Блабериды - [119]
— Ты, по-моему, посинел уже. Давай, — он откупорил бутылку и налил три полных рюмки. Чудин вышел из темноты:
— Вся баня насмарку, да? — подмигнул он мне.
— Я люблю контрасты, — ответил я.
У Чудина было интересное лицо: в молодости он получил по лбу трубой или чем-то подобным, и теперь верхняя часть его лица была деформирована, глаза разошлись в стороны и были лишены надбровных дуг и самих бровей. Он казался мне похожим на морского обитателя. Видел Чудин лишь одним глазом.
Раньше Чудин был свиреп. Тесть уважал его силу.
Мы выпили.
— Слушай, любитель контрастов, надень вон хоть мою рубаху, — забеспокоился тесть.
В тестевой рубахе было хорошо, хоть она и висела на мне, как парус. От тестевой рубахи тепло пошло внутрь и скоро оно встретилось с теплом, которое шло изнутри, и эти два тепла начали клонить меня в сон. Я снова сел в кресло.
Было приятно смотреть на спокойные движения тестя, слушать редкие вопросы Чудина, видеть жёлтый свет окна и мелькавшие в нём детские рожицы, слышать Олин голос и ждать, когда тесть предложит попробовать шашлык.
— На, — протянул он мне шампур.
Я стащил зубами кусок мяса.
— Блин, — прошипел я, обжигаясь. — Это не шашлык — это шедевр. Уже готов.
Мы кинулись спасать первую порцию, укладывая бормочущие шампуры на металлический поднос. Тесть стукнул костяшкой пальцев в стекло:
— Оль, Кать, забирайте.
Оля выскочила на террасу в плотном халате и потыкала меня пальцем в грудь, словно проверяла готовность:
— Пьяный уже? Не замерз?
— Иди, иди, санинспектор, — тесть вручил ей поднос. — Сами разберёмся.
На террасу пытался прорваться Васька с ватагой таких же дошколят, но тесть сгрёб их и выдворил, как котят.
Он налил ещё по одной.
Мне нравился ритм этого вечера. Мы выпивали, я садился в кресло, тесть жарил новую порцию, люди заходили на террасу и уходили, мелькал сигаретой Чудин, тёк неспешный разговор.
— Ну чё там тебя, не повышают? — спросил тесть.
— Нет, — ответил я.
Меня всё устраивало. Тестю я этого не сказал.
— А у вас сын Ветлугина сейчас хороводит?
— Ага.
Тесть знал Ветлугина-старшего, но вряд ли близко. Он не распространялся на эту тему. Наверное, знал он и Алика.
В углу террасы висели паутины. Когда тесть открывал крышку жаровни, они зажигались туско-розовым, будто нити накаливания.
Около кресла качалки была навалена старая одежда. Я вытащил пахнущий старой шерстью тулуп и укрылся им.
Голова была ясной и пустой. Тесть дожарил последнюю порцию, мы с Чудиным забрали бутылку, ножи, пустой таз, шампуры и ещё какую-то мелочь, и, роняя всё это по пути, зашли в дом.
Кто-то резался в игровую приставку, кто-то сидел в креслах, качая на ноге сразу двоих детей, кто-то сидел за столом. Оля появилась из боковой комнаты, где шушукалась с сестрой Катькой.
Она несла мой телефон:
— На, тебе какой-то Боря уже второй раз звонит.
— Не какой-то Боря, а главный редактор поди, — ответил я, принимая телефон.
Это в самом деле был Лушин. Я даже не помнил, что у нас есть номера друг друга.
Я перезвонил.
— Ты где, блин? — голос Бори звучал, как на допросе. Будто я обещал ему приехать, а сам увильнул к тестю.
— В смысле, где? — ответил я пьяно и с вызовом. — В гостях я.
— Давай срочно в редакцию. Ты о чём вообще думал-то? Уже звонили из администрации.
Пока Боря сбивчиво мямлил в трубку. Я вышел на террасу, где потрескивал мангал, перегнулся через перила и сказал:
— Что случилось-то?
— Ты зачем без согласования поставил? Ты должен был согласовать со мной, потому что я, как главный редактор, отвечаю за весь контент. Почему Алик не видел? Почему ты ему другую статью показал?
— Ты про какую статью-то? Про гаражи-ракушки что ли?
— Причем тут гаражи-ракушки. Я говорю, зачем ты поставил статью… — было слышно, как он возится со смартфоном. — Зачем ты поставил «Город мёртвых близнецов: кому выгодно убивать Филино»?
Это был заголовок «чёрного варианта». Я умолк. В темноте около дорожки стоял садовый гномик с тусклым фонарём в руке. Если пройти мимо, фонарь загорится ярче. Дети обожают этого гномика.
— Такие вещи не делаются без согласования, — доносилось из трубки. — Кто дал распоряжение публиковать про Филино? Алик не разрешал такую статью. Откуда взялись эти радиоактивные могильники? Алик говорит, ему звонил Владимиров из администрации, он в бешенстве. Сейчас всех казнить будут. Срочно приезжай в редакцию.
Борис, видимо, ехал за рулем. Тикал поворотник. Вызов он сбросил на полуслове. «Может, разбился», — мелькнула в голове надежда.
Я стоял оглушенный. Разве я перепутал версии статьи? Нет, я совершенно точно заливал «розовый вариант». Я и сейчас вижу, как выглядит предпросмотр статьи. Может быть, в него попал лишний абзац? Я перепутал заголовок? Или в конце текста остались рудименты «чёрного вариант»?
Я вернулся в дом, проскользнул мимо гостей и стал механически переодеваться. Пришла встревоженная Оля. Несколько минут мы пререкались. Потом она вызвала такси.
— Ты пьяный совсем. Я с тобой.
— Не надо.
Мы вышли во двор. С крыльца окликнул удивленный тесть:
— Вы куда?
— Извините, на работу срочно вызывают, — ответил я. — Оля остается. Я съезжу и вернусь. Аврал какой-то.
Оля, закутанная в кофту, ждала такси в проулке возле отцовского дома.
Жизнь Гофмана похожа на сказки, которые он писал. В ней также переплетаются реальность и вымысел, земное и небесное… Художник неотделим от творчества, а творчество вторгается в жизнь художника.
Перед вами грустная, а порой, даже ужасающая история воспоминаний автора о реалиях белоруской армии, в которой ему «посчастливилось» побывать. Сюжет представлен в виде коротких, отрывистых заметок, охватывающих год службы в рядах вооружённых сил Республики Беларусь. Драма о переживаниях, раздумьях и злоключениях человека, оказавшегося в агрессивно-экстремальной среде.
История превращения человека в Бога с одновременным разоблачением бессмысленности данного процесса, демонстрирующая монструозность любой попытки преодолеть свою природу. Одновременно рассматриваются различные аспекты существования миров разных возможностей: миры без любви и без свободы, миры боли и миры чувственных удовольствий, миры абсолютной свободы от всего, миры богов и черт знает чего, – и в каждом из них главное – это оставаться тем, кто ты есть, не изменять самому себе.
Жизнь подростка полна сюрпризов и неожиданностей: направо свернешь — друзей найдешь, налево пойдешь — в беду попадешь. А выбор, ох, как непрост, это одновременно выбор между добром и злом, между рабством и свободой, между дружбой и одиночеством. Как не сдаться на милость противника? Как устоять в борьбе? Травля обостряет чувство справедливости, и вот уже хочется бороться со всем злом на свете…
«Однажды протерев зеркало, возможно, Вы там никого и не увидите!» В сборнике изложены мысли, песни, стихи в том мировоззрении людей, каким они видят его в реалиях, быте, и на их языке.
Всю свою жизнь он хотел чего-то достичь, пытался реализовать себя в творчестве, прославиться. А вместо этого совершил немало ошибок и разрушил не одну судьбу. Ради чего? Казалось бы, он получил все, о чем мечтал — свободу, возможность творить, не думая о деньгах… Но вкус к жизни утерян. Все, что он любил раньше, перестало его интересовать. И даже работа над книгами больше не приносит удовольствия. Похоже, пришло время подвести итоги и исправить совершенные ошибки.