Блабериды - [107]

Я ведь осознаю, что чёрный вариант никогда не будет опубликован?

Я осознаю. Но это в данном случае не важно.

* * *

Я лежал на кожаном офисном диванчике, слишком коротком для меня, взгромоздив ноги на массивные подлокотники. Кровь приливала к голове, и голова плыла в мягком дурмане, словно скользя по кожаной обивке и впитывая её горячую липкость.

Я лежал в полудрёме. Оставленная мной лампа освещала центр ньюсрума, поэтому в глазах висело розоватое пятно. Я лежал неподвижно. Диван склеил меня, как муху. Паук, присутствие которого я тоже ощущал, мог расправиться со мной бесшумно и быстро.

Потом я встал.

Яркая лампа светила в центр зала, высвечивая Галин стол, на котором стоял ярко-жёлтый дырокол. Я улыбнулся этому открытию. Дырокол ведь был в пакетике у бешеного начальника охраны.

Потребовалось некоторое усилие и даже дерзость, чтобы осознать — я сплю. Это открытие далось не сразу: я будто пытался сдвинуть пальцем верхнюю карту в колоде, но никак не мог. Но когда она наконец поддалась, всё вокруг стало невероятно чётким.

Я будто висел на турнике, боясь разжать ладони, но вот разжал и вместо падения ощутил полёт.

Я поворачивал голову, картинка немного искажалась, как бывает, если смотришь через широкоугольный объектив. Потом линии снова натягивались в струну. Офис казался образцовым, светлым и прибранным.

Я двинулся к Галиному столу, отметив, что могут ходить привычным образом. Чтобы проверить гипотезу о сне, я прошёл через свой стол насквозь и сделал ещё несколько шагов. Я взял дырокол в руку; он казался таким же тяжелым, как в реальности. На столе у Гали было много фотографий, и порывшись, я обнаружил неизвестный мне снимок. Мы с отцом сидели на камнях около какого-то водоёма, вероятно, моря. Отец был одет в полосатую тельняшку — я помнил у него такую — и оттого очень походил на моряка. Он щурился яркому солнцу и держал в отставленной руке сигарету. Я же, хоть и узнаваемый, не был похож на себя в детстве; на снимке мне было лет тринадцать, но стрижка была очень короткой, какую я никогда не носил, и лицо было загорелым только в центре, словно я всё лето проходил в капюшоне. Я был одет в старомодную пижаму.

С дыроколом я двинулся в направлении выхода. Раз это сон, и сон этот лепится, как пластилин, я решил проделать всё то же самое, что делал несколько часов назад: сбежать вниз по лестнице и найти Алика.

Я знал, что теперь его «Кайен» будет стоять перед выходом, Алиса будет сидеть внутри, а в руках у меня будет жёлтый дырокол.

Алик продолжит орать на неё. Тут-то я и появлюсь.

Коридор, который выводил в приемную к столу офис-менеджера, оказался удивительно длинным, и скоро я попал в такую темноту, что стал шарить руками по сторонам, пытаясь нащупать выключатель. Вокруг не было ничего. Я никак не мог нащупать стойку, за которой сидела Таня, чтобы от неё отсчитать несколько шагов в сторону двери.

Потом я услышал звук и оглянулся. Я стоял в огромном ангаре, настолько большом, что, вероятно, таких и не существует в природе. Или же я сам стал маленьким, как Нильс из сказки по гусей.

По дороге я потерял дырокол. Я стоял на бетонном полу и видел вздымающиеся из-за горизонта своды.

— Оказывается, коридор выводит сразу в хранилище «Зари», — сказал я Алисе.

Я знал, что наш коридор выводит туда, куда и должен — в приёмную, где сидит Таня. Но раз Алиса есть порождение моего сна и не догадывается о существовании другого, реального мира, я решил играть по правилам.

— Здесь совершенно пусто, — ответила она.

Мне стало досадно, что я привел её в пустое хранилище. Я стал показывать ей статью, тот чёрный вариант, который принес с собой. Листы разлетались по бетонному полу и застывали в нём, как вмерзают в первый лёд осенние литья. Алиса задумчиво смотрела на листы, читая их сквозь лаковую корку.

— Они просто вывезли всё на другой склад, — попытался я объяснить пустоту вокруг. — Они боятся.

— Я тоже боюсь, — ответила она.

Я обнял её за плечи. Она оказалась совсем худой, как подросток.

— Почему ты с Аликом? — спросил я напрямик. — Я этого не понимаю. Ты такая волшебная. Неужели всё из-за денег?

— Нет, он очень помог мне, — ответила она серьёзно.

У меня защемило внутри. Это была смесь жалости, досады и ревматической радости.

— Ну а любовь? Разве ты его любишь?

— Нет, — ответила она также просто. — Но я должна. Был уговор.

Я посмотрел наверх. Свод расступился. Вверху сияли звезды. Со стороны Таниного стола дул тёплый ветер. Наверное, она забыла выключить вентилятор.

— Я тебя выручу, — ответил я. — Так продолжаться не может.

— Но ты никогда не будешь со мной, — ответила она.

— Я — нет, — согласился я. — Но есть другой.

— Я тоже о нём думаю, — сказала она. — Передай ему. Я думаю о нём.

— Мы больше не говорим, — ответил я. — Но если захочет, он сам поймёт.

Мы помолчали. Стало совсем темно.

— С тобой очень легко, — ответил я, уже не понимая, кому именно я это сказал. Голос возвращался сильным эхом. — Наверное, сейчас всё закончится.

Я крикнул, и от раскатов эха зашатались стены. Следом нарастал другой звук, от которого затрясся пол.

— С тобой тоже легко, — ответила она, и я почувствовал слабое касание руки, будто провели по ней гусиным пером.