Бивуаки на Борнео - [38]

— Стало быть, здесь никто не охотится на крокодилов?

— Нет, ни один из нас никогда не убил бы крокодила; наоборот, эти животные — наши друзья, как и тот, что живет напротив деревни.

— Я его ни разу не видел.

— Ты видишь два утеса, выступающих из воды перед домом вождя, между которыми застряло принесенное паводком большое дерево? Ну так вот, там он и живет. Его история так же стара, как и история Лонг-Кемюата, и любой старик в деревне расскажет ее тебе. Наше племя не всегда жило там, где сейчас; прежде оно селилось в устье реки Апопенга, гораздо выше по течению. Там водилось много кабанов, земля была тучная, амбары всегда забиты рисом, и наши предки жили бы там совершенно счастливо, если бы не соседство племени берау. Берау — настоящие дикари: убивая людей, они даже не отрезали им голов, как это делали даяки. Они без конца нападали на наше племя, грабя деревни и поля.

Поэтому наши предки решили перебраться в более спокойные места. Они погрузили семьи и имущество в длинные пироги и спустились вниз по реке. Однажды они остановились у небольшой отмели в устье реки Кемюата, но едва они разожгли костры, чтобы сварить рис, как из воды вышел маленький крокодил и направился к ним. Он был длиной не больше ножа и такой худой, что все ребра торчали у него наружу. Даяки сжалились над ним: они поймали его, накормили рисом и напоили бураком (рисовой водкой); они даже дали ему деревянный мандоу.

— Почему деревянный?

— Потому что он дешевле железного, а так как крокодил все равно им не пользовался, то это не имело никакого значения. Затем вождь пустил его в воду, сказав: «Помни, крокодилий детеныш, какой прием оказали тебе даяки; расскажи об этом твоим братьям, и пусть твое племя и наше всегда живут в мире». Выслушав эту речь, крокодил нырнул в реку, а даяки, считая его появление счастливым предзнаменованием, окончательно решили поселиться в этом месте.

С тех пор все неукоснительно соблюдают этот договор о дружбе. Крокодил теперь уже длиной с пирогу, но он ни разу не тронул ни одного из жителей деревни; он довольствуется тем, что проглатывает собаку или свинью, которые рискнут сунуться в воду. Даяки со своей стороны никогда не причиняли ему зла, а когда два или три года назад один человек, прибывший из Саравака, захотел убить его, то этому воспротивилась вся деревня.

Он очень стар, но, несмотря на свой преклонный возраст, любит шутки. Когда он видит женщину, собирающуюся постирать в сторонке белье, он тихонько приближается к ней и ударом морды опрокидывает ее в воду. Она, конечно, вопит от ужаса, а он смеется от души. Или же он переворачивает для забавы пирогу, чтобы полюбоваться, как сидевшие в ней будут барахтаться в воде.

Разглядывая в задумчивости другой берег, я заметил внезапно появившееся там стадо кабанов. Я вскинул свой карабин, но Эмбан Джалонг посоветовал мне подождать, пока все они не войдут в воду, что позволит нам догнать их на пироге и убить всех до одного.

Вожак ступил на песчаную отмель и вошел в реку, но, когда вода доходила ему уже до живота, он остановился и поднял рыло к небу, подозрительно нюхая воздух. Простояв так целую минуту, он громко захрюкал и поспешно вернулся в лес, сопровождаемый всеми остальными.

— Он, должно быть, почуял нас, так как ветер дует нам в спину, — констатировал мой спутник.

Возобновилось нескончаемое ожидание, и вдовец принялся рассказывать мне о войнах между даяками.

— В то время я был еще слишком мал, но мой отец и деревенские старики очень хорошо это помнят. Сразу после уборки риса мужчины каждого племени пускались в путь и нападали на все встречные деревни. Когда они возвращались с добычей, племя устраивало большой праздник, длившийся иногда больше месяца.

— Но разве жители деревень не могли защищаться от нападавших?

— Конечно могли. Да и деревни в те времена располагались не так, как сейчас: все дома были сосредоточены на вершине холма и обнесены очень высоким бамбуковым частоколом. Чтобы нападающие не могли срубить частокол своими мандоу, бамбук заполняли небольшими камнями, о которые мгновенно зазубривались лучшие лезвия. Более того, каждый кол венчал пустотелый бамбук, наполненный наперченной водой, которая попадала в глаза тем, кто пытался взобраться наверх, и ослепляла их. А если случайно им удавалось добраться до верха частокола, то по другую сторону их ждала приятная неожиданность: когда они прыгали на землю, где вроде бы не было никаких препятствий, почва обрушивалась под их тяжестью, и они летели в глубокие рвы: там они живьем насаживались на вертелы из заостренного бамбука. И даже если они прорывались к домам, это еще не означало, что они попадут внутрь. Сваи в те времена делались гораздо выше, чем сейчас, и пока нападавшие карабкались по ним, люди осыпали их стрелами из сарбаканов и выливали им на головы кипяток, постоянно подогревавшийся в бамбуковых сосудах.

— Но как же тогда брали деревню?

— Приходилось действовать внезапно, как правило ночью. Нападавшие тихо проскальзывали в деревню и окружали каждый дом. Затем один из них взбирался на крышу, подымал пластинку деревянной черепицы и и вытряхивал внутрь дома муравьев, которых держал про запас в бамбуке. Насекомые мгновенно расползались по спящим, кусали их и будили, вынуждая зажигать факелы, чтобы посмотреть, что случилось. Тут уже нападающим, невидимым в темноте, было легко перебить копьями и стрелами всех обитателей дома.