Бивуаки на Борнео - [14]

— Бесполезно его звать, он слишком боится! И потом эти пунаны — дикари и говорят на языке, который даже мы не понимаем.

А поскольку я снова выразил желание отправиться к этим лесным людям, мои спутники с удивлением посмотрели на меня, без сомнения, спрашивая себя, не повредился ли я в уме под действием тропического солнца. Но решение было принято. В наше время случаи встретить неизвестные европейцам народности представляются слишком редко, чтобы можно было упустить один из них. Я решил сделать все возможное, чтобы найти пунан и пожить с ними, хотя бы мне и пришлось пренебречь предостережениями и недомолвками даяков.

Глава четвертая

Встреча с великим вождем даяков. Все еще живой культ. Даякское крещение. Каждый напивается по-своему. Отрезанная голова вступает в деревню и угрожает заговорить.

После трех недель медленного продвижения и разного рода мучений наши пироги достигли устья широкой реки. Ряды домов на сваях, выступавшие из густых куп кокосовых пальм, говорили о том, что мы подъехали к большой деревне. Это был последний форпост индонезийской администрации — Лонг-Пуджунган.

Причалив к небольшой отмели из белого песка, гребцы принялись тщательно наводить красоту: побрили друг другу лбы и затылки и старательно выщипали брови и волосы на лице. Затем, когда все они стали излучать опрятность, извлекли из ротанговых корзин ожерелья, ушные кольца и браслеты и увешали себя этими украшениями. В заключение даяки попросили меня сделать несколько выстрелов в воздух, чтобы возвестить о нашем прибытии; вслед за тем свершилось наше вступление в деревню, достойное какого-нибудь вице-короля Индии, среди ликующей толпы, которая вышла на берег встречать нас.

В районе, простирающемся от восточного побережья Борнео до гор центральной части острова, то есть на территории большей, нежели половина Франции, насчитывается три десятка даякских деревень; в них проживают десять тысяч человек, подчиненных власти трех великих вождей: великого вождя верхнего Каяна, великого вождя верхнего Бахау, куда направлялись мы, и, наконец, великого вождя Пуджунгана. Эти традиционные вожди фактически сохранили власть и яростно сопротивлялись проникновению христианской религии и ислама, медленно подтачивавших их вековое господство.

По счастливой случайности наш приезд совпал с историческим для этого края событием. Несколькими днями ранее упомянутые великие вожди собрались втроем, чтобы изучить способы остановить эмиграцию даяков, которые целыми племенами переселялись в прибрежные районы: им надоело предпринимать изнурительное, длящееся недели путешествие всякий раз, когда возникала надобность в соли, тканях или других продуктах цивилизации. Вожди с тревогой предвидели наступление момента, когда у них больше не останется подданных, кроме нескольких стариков, слишком слабых для такого переселения или же чересчур привязанных к своей деревне, чтобы отправляться умирать в места, не относящиеся к землям их предков.

Мы, конечно, не хотели мешать этому собранию, которое представлялось нам весьма важным. Но нам дали понять, да мы и сами могли в этом убедиться, что в основном это было нечто вроде состязания, участники которого старались перепить друг друга: каждый из трех главных персонажей должен был поглотить как можно больше рисовой водки, дабы не уронить честь своего племени. Только после этой прелюдии, которая, судя по астрономическому количеству пустых кувшинов и бутылок, расставленных на полу в хижине вождя, длилась уже немалое время, «большая тройка» могла приступить к обсуждению основного вопроса конференции. Разумеется, если бы при этом вожди сохранили достаточно ясные головы, чтобы говорить.

Действительно, упомянутая конференция, видимо, так и не состоялась, ибо через восемь дней после нашего прибытия нас навестил вечером великий вождь Бахау, который признался:

— На всех этих собраниях только и делают, что пьют да говорят пустые слова; лучше я вернусь в свою деревню и увезу вас с собой.

Возобновился медленный, монотонный подъем по реке, прерываемый только на время ночных привалов и один раз в середине дня для варки риса.

Великий вождь Лохонг Апюи, или «одинокий огонь», пригласил меня в свою легкую пирогу, управляемую только четырьмя гребцами вместо восьми или девяти, которые составляют обычный экипаж. Это был щуплый, сухой и нервный старик с хитрецой во взгляде; мочки ушей у него были оттянуты тяжелыми бронзовыми кольцами, а длинные волосы серебристыми прядями падали на тощие плечи.

На протяжении всего путешествия он был неистощим и рассказал мне наиболее замечательные эпизоды своей богатой приключениями жизни. Но он моментально уходил в себя, стоило мне затронуть вопрос о верованиях даяков и особенно попытаться разузнать, продолжают ли они заниматься охотой за головами, которой обязаны своей зловещей репутацией.

Раз, впрочем, я решил, что докопался до истины, Один из даяков рассказал мне, что старый вождь спешит вернуться в деревню не столько затем, чтобы принять нас там, сколько потому, что туда прибыла «новая голова», а в его отсутствие нельзя начать традиционные церемонии. Я тут же бросился к великому вождю: