Битые козыри - [29]

Лайт попросил Минерву укрупнить изображение, чтобы лучше разглядеть то, что они уже не раз видели, но не могли осмыслить. Разрозненные цветовые полосы постепенно обретали значение неотъемлемых частей единого целого.

– В первом стволе, – продолжала Минерва, – сложился механизм личного самосохранения особи. В его основе комплекс эмоций, который можно определить одним словом: «мое». Мой организм, который нужно кормить и оберегать; моя добыча; мое логово… Животное, у которого этот механизм отсутствует или ослаблен, устраняется естественным отбором. Главное свойство всего живого – врожденное стремление сохранить и продлить свое существование.

– Для чего? – вырвалось у Милза.

– Этот вопрос у природы не возникает. Все существует ради того, чтобы существовать, – и дерево, и камень. Только формы бытия у них разные. Вопросы о цели и смысле жизни возникли у человека, а почему – нам еще предстоит выяснить в будущем.

– Сейчас это не имеет значения, – примирительно сказал Лайт.

– Первый ствол, – вернулась к изображению Минерва, – многими нитями связан со вторым, в котором сосредоточен не менее важный механизм – видового самосохранения. Именно за счет него расширяется комплекс «мое». Появляются эмоции: моя самка, мое потомство, моя стая… Только особь, способная производить себе подобных, кормить и охранять детенышей, а на более высоких ступенях эволюции – воспитывать их, передавать им опыт поколений, не исчезает бесследно и обеспечивает стойкость вида.

– А какой ствол сильнее? – спросил Милз.

– Это уж как у кого… Инстинкт, охраняющий «мой организм», нередко отступает перед другим – «мое потомство». Особь сама недоедает, чтобы накормить детенышей. Она подвергает себя риску нападения врага, но отвлекает беду от малышей. Известно, что в некоторых случаях животное идет даже на самопожертвование, вступая в заведомо неравный бой, чтобы спасти ядро стаи – беременных самок и беспомощное потомство. Эмоции этого ствола очень часто берут верх над инстинктами личного самосохранения. Вспомните фон полового влечения на голограмме Буля. Все было оттеснено – голод, жажда, страх перед соперником.

Словно давая время ученым разобраться в изображении, Минерва выделяла и укрупняла отдельные ответвления второго ствола:

– Вот характерные эмоции этой группы: привязанность, дружба, нежность и многие другие, не имеющие отношения к личному самосохранению. Одни из них долговечны, другие кратковременны. Как быстро исчезает чувство голода после насыщения, так угасают и эмоции, сопутствующие половому влечению или родительской опеке, после того как отпадает их необходимость для продления рода.

Минерва еще раз очертила массивные, подвижные образования, которые только условно можно было назвать «стволами», и заключила:

– Каждая эмоция служит сохранению либо особи, либо всего вида. Эти два типа самосохранения определяют поведение всех животных и помогают им удовлетворять свои потребности. Но не только они! Не одними инстинктами вооружено живое существо. Чем выше поднимается оно по эволюционному эскалатору, тем сложней становится у него особый аппарат интеллекта – способность соображать, учиться, накапливать опыт, приспосабливаться к необычным обстоятельствам. Мы видели, как энергично работали эти высшие ступени мозга в коре больших полушарий у собак и антропоидов. Эти два комплекса – инстинктивный (будем называть его для краткости «Инс») и интеллектуальный «Инт» – автономны и в то же время неразрывно связаны. Из их взаимодействия и складывается высшая нервная деятельность. Думаю, что особенно наглядным это станет, когда мы обратимся к человеческим голограммам.

– Пора! – сказал Лайт. – Пора переходить к людям.

13

Дик-первенец оказался незаменимым помощником. Получив задание разобраться в причинах неудач с витагеном, он не вылезал из отдела биосинтетики. Он проанализировал весь материал, накопленный ДМ за годы предыдущей работы, и в буквальном смысле влез в пекло. Герметические камеры, в которых под высоким давлением и при критических температурах создавались молекулы будущего материала, до появления Дика оставались зонами, недоступными для прямого наблюдения. Только показания приборов и полученное вещество позволяли судить о невидимых процессах. Дик решил, что не справится с задачей, если не поймет, как ведут себя атомы разных химических элементов в необычных сочетаниях и в экстремальных условиях.

«Мне нужно узнать, – сказал он, – что мешает им соединяться в молекулы, возможность которых доказана доктором Лайтом».

Он вторгался в такие зоны, где обтягивавший его эрзац-витаген не выдерживал адской жары и обгорал. Дику приходилось часто «переодеваться». Когда выходили из строя его органы чувств, он сам себя ремонтировал, усиливал надежность отдельных узлов и снова лез в какой-нибудь котел.

– А ты назвал мою мысль о его создании сумасбродной. – Лайт кивнул в сторону Дика. – Разве он не заменил нам Торна?

– Если бы только Торна, – откликнулся Милз.

– Дик в роли лакея… Дэви падает все ниже, – с искренней грустью сказал Лайт.

– А он думает, что возвышается…

* * *

Усилия Дика заметно ускорили решение старой задачи. Наконец-то появились первые клетки, обладавшие заветными свойствами. И как часто бывает, когда приходит настоящая удача, за ней последовали другие – витаген стал реальностью. Новая, неведомая природе живая ткань принимала предписанные ей формы, превращалась в мышцы, хрящи, кости… Из нее уже можно было строить живой организм. Но какой организм? С чего начинать?