Битва славная... Ура, Нахимов! - [2]

Три турецкие парохода постыдно бежали от одного русского парусного фрегата, который за безветрием (у него было всего два узла ходу!) был лишен возможности двигаться с быстротою, необходимою для боя…

Конечно, этим неимоверным успехом «Флора» была обязана хладнокровной распорядительности и мужеству Скоробогатова, храбрости и знанию дела его команды, а также робости и невежеству неприятеля, не умевшего воспользоваться: ни преимуществом пара для одновременной атаки фрегата с разных сторон — чтобы не дать ему одним маневром отделаться от продольных выстрелов всех трех пароходов, — ни огромными бомбическими пушками, коими он мог поражать «Флору», не имевшую орудий более 24-фунтового калибра, оставаясь сам вне ее выстрелов. Понятно, что победа «Флоры» была чрезвычайно приятна самолюбию Черноморского флота, состоявшего из одних парусных судов, при самом незначительном числе пароходов, и то все колесных!..[1]

Но перед Европою, благодаря турецкой лжи, это блистательное для русского флота дело было выставлено в таком виде, что турецкие пароходы, победоносно выгрузив на кавказском берегу оружие и боевые припасы для горцев, встретили всю эскадру Нахимова и со славою отбились от нее!

Между тем нахимовская эскадра, получив известие о появлении неприятельских судов по направлению к Синопу, сама последовала туда же. Погода стояла бурная с последних чисел октября. 8 ноября буря превратилась в шторм. Однако эскадра не потеряла своего курса, благодаря, преимущественно, техническим познаниям заслужившего доверие Нахимова флагманского штурмана И. М. Некрасова. Адмирал нашелся вынужденным отправить в Севастополь, для исправлений, два корабля «Храбрый» и «Святослав». 11 ноября Нахимов, всего с тремя 84-пушечными кораблями («Императрица Мария», «Чесма» и «Ростислав»), подошел на две мили к Синопской бухте.

В ней стояла на якоре турецкая эскадра в составе семи фрегатов, трех корветов и двух пароходов под прикрытием береговых батарей. Это была именно та эскадра, которой удалось ускользнуть в море от Корнилова, от Новосильского и от самого Нахимова, но из коей 4 фрегата два дня сряду гнались за русским фрегатом «Кагул»…

Для атаки этой эскадры, стоявшей под защитой береговых батарей, Нахимов решился дождаться возвращения двух кораблей, отправленных им в Севастополь. Броситься на неприятельскую эскадру с тремя кораблями было бы, конечно, безрассудством. В ожидании возвращения своих судов Нахимов вознамерился блокировать турецкую эскадру. Для ускорения же их возвращения был отправлен в Севастополь бриг «Эней». На случай выхода турецкой эскадры из бухты адмирал, невзирая на огромное материальное превосходство неприятеля, твердо решился силою преградить ему дорогу. Турки не двигались. По свидетельству г. Базанкура, уже 15 (27) ноября они ясно разглядели эскадру Нахимова. «Несмотря на то, — пишет французский историограф, — турецкая эскадра и не подумала воспользоваться темными и длинными ноябрьскими ночами, чтобы выйти и оставить эту опасную гавань». Неужели в самом деле она об этом и не подумала? И какая ей надобность была украдкой уходить из Синопа, когда, при несомненном превосходстве материальных сил, ей открывалась возможность не только пробить себе путь, но и нанести русским значительный удар, если не совершенное поражение?..

Отвечать на эти вопросы трудно. Погода стояла постоянно бурная, дождливая; турки известны своим отвращением пускаться в море по такой погоде. Между тем до самого Батума, к востоку, и до Босфора, на запад, турецкой эскадре не представлялось лучшего убежища, как Синопская бухта. Ее образует дугою загнутый прямо к югу и простирающийся от юго-запада к северо-востоку полуостров Бостепе-Бурун. Благодаря такому положению мыса Синопская бухта прямо обращена к югу и совершенно защищена от порывистых северных ветров в Черном море… К тому же турецкий адмирал имел полное основание полагаться на свою позицию, на защиту шести береговых батарей; под прикрытием их открытый бой с наступающими русскими парусными судами не без основания мог казаться ему самою выгодною для него альтернативою. В самом деле: в морском бою — в то время, когда еще не было броненосцев и когда корабли были все деревянные, береговые батареи, в руках искусного адмирала, могли иметь на бой решающее влияние, даже при сравнительно незначительном числе орудий: действуя за земляными защитами калеными ядрами, они могли заменять брандеры, не подвергаясь большой опасности. В 1848 году шлезвиг-голштинская береговая батарея, всего из 4 орудий, взорвала датский линейный корабль и принудила датский фрегат спустить флаг. Сам бессмертный Нельсон, в конце прошлого столетия, бесплодно целый день на линейном корабле обменивавшийся выстрелами с двумя орудиями, оборонявшими на берегу Корсики полуразрушенную средневековую башню, принужден был отступить со значительными потерями.

Итак, положение турецкого адмирала было бы далеко не отчаянно, если бы он сумел извлечь из своего месторасположения и из прикрывавших его батарей ту выгоду, какую они могли и должны были бы доставить в бою с наступающим флотом, особенно с парусным. Карта показывает, что турецкая эскадра могла бы оказать наибольшее сопротивление, если бы ее расположили не вдоль города, а южнее, по мелководью. Были и другие средства, которыми турецкий адмирал мог бы обеспечить себе успех. «При средствах арсенала и обыкновенной деятельности, говорит г. Шестаков, — турецкий адмирал мог снять с недействующих своих бортов орудия и уставить ими городской берег. Тогда корабли наши, откуда бы ни подошли, подвергались бы страшным продольным выстрелам и сила турецкого огня удвоилась бы. От востока их встретил бы в нос огонь целой эскадры, от юга залп береговых батарей; а по занятии мест для действий против турецких судов наши суда, во все время боя, находились бы между двух огней. Не дозволяя себе презирать противника, Нахимов, без сомнения, полагал, что турецкий адмирал поступит так, как он постудил бы на его месте…»