Битва под Оршей 8 сентября 1514 года - [19]
В источниках зафиксированы награждения Василием III наемников («жолнеров») и смоленских мещан. Первые за то, что решили прекратить сопротивление и подчиниться воле горожан, были награждены жалованием и получили свободу выбора — остаться на службе короля или перейти к новому государю. Некоторые иностранные источники говорят о том, что город пал не от сильного обстрела, а благодаря переговорам, которые вел князь Михаил Глинский.[161] По сообщению С. Гурского, великий князь «военными машинами и огненными ядрами не смог ни взять, ни изгнать гарнизон, который деятельно защищался, то отказался от осады и обошел с войском окрестности, и все встречное опустошил огнем и разграбил и вновь вернулся к осаде замка». В ходе переговоров Михаилу Глинскому якобы удалось переманить «префектов великими уговорами и еще большими обещаниями».[162] Об этом же написано в немецких источниках.[163] По Герберштейну, Василий Иванович овладел крепостью «после измены воинов [и начальника, одного чеха]…».[164]
Вообще, роль Глинского во взятии Смоленска слишком преувеличена. Михаил Глинский появился перед стенами в апреле и почти три месяца вел переговоры (май–июнь). Артиллерия же громила укрепления после того, как переговоры не дали результатов (июль).
Сам король Сигизмунд признавал, что город имел все необходимые ресурсы для обороны и «пребывал в непоколебимой верности», но сдался он «из-за гнусной измены кое-кого из наемных войск и местной знати».[165] Действительно, в начале 1514 г. были проведены тщательные оборонительные мероприятия по укреплению города фортификационными сооружениями и орудиями. Обоз с боеприпасами и артиллерией накануне осады доставил в Смоленск хорунжий М. Бася; истерзанные в 1512–1513 гг. артиллерией башни и стены были подновлены.
Необходимо разделять между собой намерения сдаться, переговоры о сдаче и саму капитуляцию. Эти события могли расходиться между собой на несколько дней. Когда Сигизмунд писал венгерскому королю о падении крепости, то он опирался на первые известия, которые достигли Минска к 30 июля. Следовательно, переговоры о сдаче велись как минимум в 20-х числах июля — гонец с донесением должен был покрыть расстояние, как минимум, в 250 верст между Смоленском и Минском, где находилась ставка короля. Уже тогда у гарнизона появились намерения открыть ворота, и в стенах крепости обговаривался вопрос о капитуляции на особых условиях. Описанная летописцем бомбардировка 29 июля была, по-видимому, последним аккордом осады с целью подвигнуть защитников принять условия капитуляции.
3. Нежелание жителей обороняться. В отечественной историографии ещё с советских времён распространено мнение о стремлении смолян к Московскому государству: якобы «под давлением смоленского черного люда наместник и воевода приняли решение о капитуляции».[166] Но советская историография не давала ответ на вопрос — почему жители столько раз оказывали упорное сопротивление русским войскам?
Традиционную точку зрения оспорил М. М. Кром. Исследователь утверждает, что «присоединение Смоленска к Русскому государству не было следствием проснувшийся у горожан тяги к Москве, а носило для них вынужденный характер», а смоляне до последней возможности отстаивали свою «старину» и проявляли лояльность к Литве.[167] Таким образом, в современной историографии существуют две полярные точки зрения, которые можно выразить в следующих тезисах: «Смоленск тяготел к Москве» и «Смоленск до конца сопротивлялся Москве».
При изучении русско-литовских отношений в конце XV — начале XVI вв. возникают множество вопросов, связанных с поведением населения приграничных земель в ходе боевых действий. И решить их в рамках одной монографии достаточно сложно. И украинцы, и белорусы, и русские признавались народами «orbis russiarum», «русского мира», одной общности, в которой исповедовали одну религию, говорили на одном языке, но при этом общность эта была разделена государственными границами.
В Средневековье уделы и города приграничных земель могли перейти в подданство то одного, то другого государя — великого князя всея Руси или великого князя Литовского, в зависимости от того, кто из них брал вверх. Переход на сторону сильнейшего государя мог проходить в условиях вынужденного отказа или ущемления своих прав за возможность спокойно жить под гарантированной защитой полков нового сюзерена.
