Битая карта - [5]

— Скажите нам, Грегор, что надевают под килт?

— Ничего. Абсолютно ничего. Но уверяю вас, там все в полном порядке, так сказать, в полной боевой готовности.

Грегор Джек не был членом Шотландской национальной партии, хотя в молодости и заигрывал с ней. В Лейбористскую он вступил, но вышел по причинам, которых так никогда и не объяснил. Не был он и либеральным демократом. Не вошел и во фракцию такой редкой разновидности, как шотландские тори. Грегор Джек был кандидатом независимым. Именно в этом качестве он избирался в Эдинбурге от Северного и Южного Эска. В первый раз он попал в парламент в 1985 году в результате свободных выборов, одержав «в меру» неожиданную победу. Вообще, слово «умеренность» часто возникало рядом с именем Джека. Как и «честность», «законопослушание» и «порядочность».

Все это Джон Ребус помнил по старым газетам, журналам и радиоинтервью. Но ведь не могло же не быть в этом человеке какого-то изъяна, какой-нибудь трещинки в его сияющих доспехах. Похоже, операция «Косарь» как раз и выявила такой изъян. Ребус просмотрел субботние газеты в поисках разоблачений. Ничего не нашел. Странно. Журналисты ночью, казалось, были настроены довольно решительно. Операция закончилась около половины второго… Времени оставалось вагон, чтобы успеть дать информацию в утренний номер. Разве что репортеры были не из местных. Хотя нет, наверняка все местные. Эдинбургские. Правда, лиц он не узнал. Неужели Уотсону хватило духу вызвать лондонских газетчиков? Ребус улыбнулся. Если не духа, то брюха у него явно хватало — жена об этом заботилась. Трехразовое питание — три блюда на завтрак, три на обед и три на ужин.

— Кормишь тело — кормишь дух, — любил повторять Уотсон. Что-то в этом роде. Но с духом была проблема: хоть Уотсон и почитал Библию, дух от него все чаще исходил алкогольный. Розовые пятна на щеках и двойном подбородке, а к этому немилосердный запах мятных леденцов… Теперь, входя в начальственный кабинет, Лодердейл непременно принюхивался, словно пес. Только вынюхивал он не следы, а повышение по службе.

Прощай, Фермер, здравствуй, Фарт.[5]

Видимо, Лодердейлу так или иначе было не избежать этого прозвища. Возникло оно по ассоциации. Сначала превратился в Форт-Лодердейл,[6] а от Форта до Фарта один шаг. Да и прозвище было вполне подходящее, потому что, где бы ни появлялся старший инспектор Лодердейл, после него в воздухе висел дурной запах. Взять хотя бы дело об украденных книгах. Стоило Лодердейлу войти в кабинет, как Ребус понял, что придется срочно открывать окна.

— Джон, я хочу, чтобы ты вплотную занялся этим делом. Профессор Костелло — человек уважаемый, международная знаменитость в своей области…

— И что?

— И, — Лодердейл сделал вид, будто следующая фраза для него ничего не значит, — он близкий друг старшего суперинтенданта Уотсона.

— О!

— У нас что, неделя моносложных слов?

— Моносложных? — Ребус нахмурился. — Прошу прощения, сэр, придется мне спросить у сержанта Холмса, что это значит.

— Не валяй дурака…

— Я и не валяю, сэр, честно. Сержант Холмс не чета мне, он учился в университете. Э-э… целых семестра два. Он лучше меня сумеет координировать работу полицейских в этом крайне деликатном деле.

Лодердейл разглядывал сидевшего перед ним Ребуса целую вечность, по крайней мере Ребусу так показалось. Боже, неужели этот тип и в самом деле настолько глуп? Неужели нынче никто не понимает иронию?

— Слушай, — сказал наконец Лодердейл, — мне нужен кто-нибудь чуток постарше, чем новоиспеченный сержант. Дай бог нам всем здоровья и долгих лет, инспектор, но у тебя как раз и есть этот самый чуток.

— Вы мне льстите, сэр.

Папка с глухим стуком упала на стол Ребуса. Старший инспектор молча вышел, а Ребус немедля встал со стула и направился к окну, но окно заклинило. Делать было нечего. Ребус со вздохом вернулся к столу и сел. Открыл папку.

Это была обычная кража. Джеймс Алоизий Костелло был профессором богословия в Эдинбургском университете. Кто-то унес из его кабинета несколько редких книг. Бесценных, если верить профессору, хотя цена у них все-таки была, если верить букинистам и аукционерам. Список украденных книг выглядел несколько эклектично: раннее издание «Трактата о предопределении» Нокса, два первых издания Вальтера Скотта, «Мудрость ангельская» Сведенборга, одно из первых изданий «Тристрама Шенди» с автографом автора и несколько книг Монтеня и Вольтера.

Ребусу все это ничего не говорило, пока он не увидел оценку этих изданий, сделанную одним из аукционных домов на Джордж-стрит. И тут у него возник новый вопрос: что вообще эти книги делали в незапертом кабинете? Как они там оказались?

— Я сам их принес, — беззаботно ответил профессор Костелло. — Чтобы их читали, чтобы ими восхищались. Зачем они нужны, если держать их под замком — в сейфе или в библиотечном стенде?

— Кто-нибудь еще о них знал? То есть знал ли их настоящую ценность?

Профессор пожал плечами:

— Я полагал, инспектор, что вокруг друзья.

Голос у него был как торфяная труха, зато глаза сверкали, как хрусталь. Образование он получил в Дублине, но потом жил «затворником», как он сам выразился, в Кембридже, Оксфорде, Сент-Эндрюсе