Она везет домой нож.
Она по собственному опыту знает, что этот момент – самый сокровенный.
Ее рука сжимает прохладную ручку ножа и вонзает его в горло по самую рукоять, пока рука не наталкивается на тело. Плоть ощущает плоть. Сначала жакет или шерстяной свитер, потом – хлопчатобумажная рубашка или майка, потом плоть. Нож раздирает тело, извиваясь, словно пойманный зверь. Ее рука и рукоятка ножа залиты кровью. (Другая рука закрывает рот, подавляя крики.)
И все-таки она чувствует голод. Это неправильно, непонятно, но это так. Она снимает кое-что из одежды; фактически снимает почти все, даже больше, чем необходимо. А затем она делает то, что должна сделать. Нож поворачивается в теле.
Она зажмуривается. Эта часть ей совсем не нравится; не нравилась ни тогда, ни сейчас. Но особенно тогда.
Наконец она впивается зубами в молочно-белый живот и сжимает челюсти, чтобы затем прошептать, как обычно, те же самые слова:
– Это просто игра.
Вечер. Воскресенье. В квартире Джорджа Флайта раздается телефонный звонок. А ведь воскресенье – это день благословенного отдыха: говядина с йоркширским пудингом, телевизор, кипа газет, сползающих с колен… Однако весь этот день Джорджа не покидало странное предчувствие. Даже в пивной, во время ланча, он не смог расслабиться – его глодали изнутри червячки беспокойства, крошечные слепые белые черви, вечно голодные, которых ничем не удавалось насытить. Знакомое ощущение, оно не в первый раз его преследует.
А потом ему достался третий приз в лотерее, которая разыгрывалась в пабе, – небольшое апельсиновое деревце в горшке и белый плюшевый медведь. Даже чертовы слепые черви – и те хохотали над ним, и тогда он окончательно уверился, что день добром не кончится.
А сейчас телефон звонит так настойчиво, словно дело идет о жизни и смерти. Словно плохие новости не могут подождать до завтра, пока не начнется его смена. Несомненно, он догадывался о том, что случилось. Ведь последнее время он только об этом и думал. Ему так не хотелось брать трубку. Но все же пришлось.
– Флайт слушает.
– Еще одна, сэр. Еще одна жертва. Опять Оборотень.
Флайт уставился на безмолвствующий экран. Передавали фрагменты вчерашнего матча чемпионата по регби. Здоровенные парни гонялись за нелепым мячом с таким видом, будто от этого зависела их жизнь. В конце концов, это просто дурацкая игра. Он усадил у телевизора свой идиотский приз, плюшевого медведя. И на кой черт он ему сдался?
– Ладно, – проговорил он, – где?
– …В конце концов, это просто игра.
Ребус усмехнулся и едва заметно кивнул англичанину, сидящему напротив него за столиком. Потом уставился в окно, будто бы не в силах оторваться от зрелища проносящихся мимо во тьме огней. Судя по тому, как привычно англичанин произнес эти слова, ему далеко не впервые в жизни приходится прибегать к подобному нехитрому утешению. Все дорогу от Эдинбурга англичанин был угрюмо молчалив, однако это не мешало ему то и дело вытягивать ноги, упираясь коленями в колени Ребуса и посягая таким образом на и без того тесное пространство под столиком. А пространство самого столика постепенно загромождалось банками из-под пива, неуклонно подползавшими к аккуратной стопочке газет и журналов, которые Ребус взял с собой в дорогу.
– Ваши билеты! – заорал контролер с другого конца вагона.
Обреченно вздохнув, Ребус полез за билетом – уже в третий раз с тех пор, как они сели в поезд. Хотелось бы знать, где удастся обнаружить проклятую бумажку? В Берике, например, Ребус был уверен, что билет находится в кармане рубашки, а он оказался в верхнем кармане пиджака. Потом в Дареме он искал его в пиджаке, в то время как тот таился под одним из журналов на столике. А теперь, десять минут спустя после остановки в Питерборо, билет каким-то загадочным образом перебрался в задний карман брюк. Ребус достал его и стал дожидаться контролера, как и положено законопослушному пассажиру.
Билет англичанина лежал там же, где и всегда, – под одной из пивных банок. Ребус кинул взгляд на заднюю страницу воскресной газеты, хотя каждое слово оттуда он уже успел выучить наизусть. Он держал ее на самом верху стопки, не иначе как из чувства злорадства, наслаждаясь огромными черными буквами заголовка – ШОТЛАНДЦЫ, ПРОЛИВШИЕ СВОЮ КРОВЬ[1], – под которым рассказывалось о вчерашнем сражении за Кубок Калькутты на поле Мюррейфилд. Вот это была игра! Прямо скажем, зрелище не для слабонервных. Англичане продули со счетом 10:13, и теперь Ребус трясся в вечернем воскресном поезде, битком набитом разочарованными английскими болельщиками, направляющимися в Лондон.
Лондон. Не самое лучшее место в мире. Ребус вовсе не горел желанием навещать его почаще. Но на этот раз он отправился не в какую-нибудь там увеселительную поездку, а в сугубо деловую командировку, и, как представитель сыскной полиции графства Лотиан [2], он просто обязан показать себя с лучшей стороны. По этому поводу его шеф выразился весьма лаконично: «Смотри не облажайся, Джон».
Конечно, он постарается сделать все, что от него зависит, сознавая в то же время, что реально вряд ли сможет чем-то помочь. И если его готовность содействовать коллегам означает, что он должен носить чистую рубашку с галстуком, отполированные до зеркального блеска ботинки и солидный пиджак, что ж… Чему быть, того не миновать.
