Битая карта абвера - [21]

— Не смогли бы вы нам сказать, почему Василий пошел в полицию?

Девушка потупилась. Помолчала, а затем с горечью произнесла:

— Если бы кто-нибудь до войны мне сказал, что Вася способен на предательство, я посчитала бы его ненормальным. Но жизнь распоряжается по-своему. Он стал замкнутым. Узнать, что заставило его пойти в полицию, не могла. Хотя пыталась.

Далее Варя рассказала, что Василий в школе был одним из лучших учеников. Его отец работал бригадиром в колхозе. Мать рано умерла, и его воспитанием занимался отец. Он не пил. Но его двоюродный брат любил выпить и в хмельном угаре терял над собой контроль. Тщедушный, задиристый, он в неравных драках получал синяки и шишки. Протрезвев, каялся и божился, что прекратит пить и безобразничать. Но наступал вечер, и все повторялось. Однажды, когда его избили собутыльники, он выместил злость на племяннике. Отец заступился за сына. Пьяный брат схватил во дворе кол, бросился на отца Василия, и тот вынужден был обороняться. Но не рассчитал силы удара и двоюродный брат получил увечье. Отца Василия судили за превышение пределов необходимой обороны. После того, как отца, которого Василий любил и которым гордился, отправили в лагерь, он замкнулся, начал всех сторониться. Вскоре бросил учебу и пошел работать в МТС. В начале войны его призвали в армию. Однако месяца два назад он появился в Долине. Сказал, что попал в окружение. С большими трудностями добрался до родного села. Вскоре девушка заметила, что он стал выпивать в компании старшего полицейского Стеценко, а спустя какое-то время сам надел повязку полицейского.

Грустинка затаилась в уголках глаз Вари. Но тут она оживилась и, понизив голос, доверительно сказала:

— У Васи золотые руки. Он прекрасно рисует. Мечтает стать профессиональным художником... И вот!.. — Она беспомощно развела руками.

— Хорошо, что вы раньше рассказали Николаю и Андрею о Васином отце. Мы его разыскали. Когда началась война, он попросил отправить его на фронт. Его дело было пересмотрено. Сейчас он на фронте. Хорошо воюет. Его наградили медалью «За отвагу».

У Вари радостно блеснули глаза. Но это длилось лишь мгновение, и она с трудом выдавила:

— А сын-то!..

Утром Пилипенко обсудил с Варей, как организовать встречу с Сорокой, и девушка ушла.

Ивницкий стал смотреть через окно на улицу. Прошло несколько человек, и тут он заметил знакомое лицо. Ольга! Она шла тяжелым, медленным шагом. На похудевшем лице наметились скулы. Вот она подошла к женщине, о чем-то у нее спросила. Та отрицательно покачала головой, и Ольга побрела дальше.

— Что ты так внимательно рассматриваешь? — встревожился Пилипенко. — Немцы?

— Знакомую увидел. Ольгу, девушку Андрея.

— Но с ней встречаться нельзя, сам понимаешь, — предупредил чекист.

— Понимаю, — вздохнул Николай. — Очень уж она изменилась. Видно, несладко ей.

Оба замолчали. Тишину нарушили шаги. Пришла Варя.

— Ох и намерзлась! — она постучала валенком о валенок. Потерла рукой щеки. — Как вы и советовали, встретила Васю случайно. Сам напросился в гости.

— Прекрасно, Варя.

Через пару часов в комнату вошел высокий молодой человек в поношенном демисезонном пальто, подпоясанном армейским ремнем. На левом рукаве повязка полицейского. Увидев двух незнакомых ему людей, подозрительно посмотрел на них и как бы невзначай поправил ремень винтовки. Его серые глаза смотрели выжидательно, губы сжались плотнее. Девушка взяла его за локоть и притянула к себе.

— Это свои. Товарищи пришли...

— Товарищи? — перебил ее Сорока с нескрываемым удивлением.

— Да, Вася, товарищи! — чуть торжественно, но твердо ответила Варя.

— Что все это значит? — Сорока резким движением снял винтовку. — Кто вы такие?

— Спокойно. Не шуми, — Николай встал рядом с полицейским. — Сейчас все узнаешь.

— Я — лейтенант государственной безопасности. А он, — Пилипенко кивнул в сторону Ивницкого, — партизан.

Лицо полицейского побледнело. Нижняя губа несколько раз мелко вздрогнула.

— И что же вы хотите? — спросил он, оглядывая гостей из-под приопущенных век.

— Вася, ты должен им верить, — сказала Варя.

Сорока, низко наклонив голову, уставился в пол. Лицо его окаменело от напряжения.

— Мы могли бы поступить с вами по закону военного времени, — заговорил Пилипенко, — но мы не настолько очерствели, чтобы не разобраться, где враг, а где заблудший...

— Разжалобить хотите? — сорвалось у Сороки.

— В таком случае, сожалею, что разговор не получился, — невозмутимо сказал чекист.

Сороке стало не по себе. Краска стыда разлилась по лицу. Он сразу как-то поник, взгляд потерял прежнюю твердость. От волнения он громко сглотнул слюну и грубо бросил в сторону Пилипенко:

— Что вы хотите?

Андрей Афанасьевич про себя отметил, что нарочитая грубость Сороки исходит от неуверенности, незнания, как повести себя с чекистом. Парень сам себе стоит поперек дороги. Нуждается в помощи, подумал он. И тем же спокойным тоном сказал:

— Для начала хотим знать, почему пошел в полицию?

— Обстоятельства, — нехотя выдавил тот.

— Какие обстоятельства?

Но Сорока не ответил на вопрос.

— Не желаете отвечать, не надо. Однако скажите, как дальше жить собираетесь?