Битая карта абвера - [2]

Дело в том, что фронт еще не стабилизировался. Во многих полках численность доходила до батальона. А участок фронта был выделен на полнокровную боевую часть. Таким образом, имеющиеся разрывы на стыках полков и дивизий облегчали проникновение вражеских лазутчиков в расположение соединений. Нередко агенты противника пробирались на нашу сторону вслед за выходившими из окружения командирами и красноармейцами, а также за гражданскими лицами, не успевшими вовремя эвакуироваться.

Сложность и напряженность работы контрразведчиков обуславливалась еще и тем, что у противника было множество служб: абвер, служба безопасности, секретная полевая жандармерия, гестапо, различные зондеркоманды.

Однако нестабильным был фронт и у противника и это обстоятельство небезуспешно использовала наша войсковая разведка. Она имела достаточно налаженную связь с партизанскими отрядами, действовавшими в прифронтовой полосе.

И все же Петров сознавал, что переход в тыл к противнику даже в этих условиях сопряжен с огромным риском. Кого же послать с группой к партизанам? После некоторых раздумий выбор свой он остановил на лейтенанте Пилипенко. Нравилось ему в нем то, что он не был суетлив, многословен. Молодой чекист напоминал ему сына Бориса. Они почти одногодки. И все им в жизни ясно. Такой уж возраст.

Петров грустно улыбнулся, вспомнив свою молодость...

Началась империалистическая война, и в угаре ура-патриотизма малограмотный слесарь-кустарь добровольцем ушел в армию. Его направили в полковую разведку. Он ходил за линию фронта, приносил ценные сведения о противнике, приводил «языков». У него уже был георгиевский крест, когда его ранило.

В вологодском госпитале работала санитаркой Вера — черноглазая, смуглолицая девушка, которая его и выходила. После того, как он выписался из госпиталя, они поженились.

Февральская революция застала Николая в запасном полку. Солдаты батальона выбрали его в полковой комитет. После июльских событий в Петрограде он понял, что пойдет за большевиками. Всем осточертела окопная жизнь. «Я сыт войной по горло!» — сказал он как-то председателю полкового комитета.

Полковой комитет под влиянием большевиков принял резолюцию о недоверии Временному правительству. Комитетчиков арестовали, им грозил расстрел. Вера вот-вот должна была родить. Свидания с женой не давали, и его угнетало, что он о ней ничего не знает.

Спасла арестованных от расправы Октябрьская революция. Первые декреты советского правительства о мире и земле вызвали в солдатской массе уверенность, что пришла их, народная власть, вселили надежду, что наступил конец бессмысленной войне. И с этого времени судьба Николая круто изменилась. Его приняли в партию большевиков, а вскоре направили работать в ЧК. Грянула гражданская война, и он пошел на фронт. После ее окончания продолжал работать в контрразведке и учился. Нелегко было и Вере — выучилась на хирургическую медсестру и, считай, одна воспитала сына Бориса. Тот после окончания школы поступил в военное училище. Перед войной уже командовал батареей. Николай Антонович редко виделся с сыном.

Петров воевал в республиканской Испании. Под Валенсией был ранен. Потом финская кампания, а вскоре лето сорок первого. Сын теперь на фронте, а жена работает в госпитале в Свердловске.

Николай Антонович провел рукой по лицу, пытаясь отогнать воспоминания. Через дежурного вызвал Пилипенко и представил, как тот, — высокий, несколько угловатый, — сейчас боком войдет в комнату, остановится у двери и по-уставному представится. После контузии он заикался, поэтому, чтобы скрыть дефект речи, он начнет растягивать слова и от сосредоточенности у него между бровями проляжет глубокая морщинка. А когда выслушает задание, подберется весь, и в глазах его появится решимость.

2

За сбитым из грубо оструганных досок столом сидел командир отряда Карнаухов Михаил Иванович — черноглазый, широкоскулый, со смолянистыми усами. Кожаная тужурка плотно облегала его богатырские плечи, грудь. Встретил он Пилипенко добродушной улыбкой, что помогло молодому контрразведчику преодолеть первое волнение и скованность от встречи с партизанским командиром.

Слегка растягивая слова, чекист передал благодарность командарма Девятой генерала Харитонова за собранные партизанами разведданные.

— Да ты сядь сначала. Чего зря головой потолок подписать? — Карнаухов, пряча улыбку, провел мундштуком трубки по пышным своим усам и покосился на сидевшего рядом заместителя Русланова, лысая голова которого едва доставала ему до плеча. — Передай командарму, что мы и впредь будем делать все, что в наших силах. — Голос у него был густой, басистый.

— Будем стараться, — поддержал его заместитель, доставая кисет с махоркой. Пальцы у него были желтые, как у заядлого курильщика. — Закурите? — обратился он к Пилипенко.

— Я не курю.

— Похвально. В таком случае побалуемся чайком, — Карнаухов подошел к печке. Из большого синего чайника он налил в кружку кипятка, настоянного на травах, и пододвинул Пилипенко. — Ну, а как там фон Клейст? Не нервничает? — Собранные партизанами сведения касались Первой танковой армии противника.