Биробиджанцы на Амуре - [24]

Ривкин говорил быстро. Сейчас каждая минута на учете. Один только Берка ворчит что-то, обращаясь к старику Брейтеру. Ривкин знает наперед, что о нем может говорить Берка. Он не желает пререкаться с ним, так как по глазам ребят видит, как растет у них доверие к его словам. Он продолжает:

— Ячейка постановила отослать домой людей, которые чувствуют себя слабыми в настоящий момент и боятся оставаться на острове. Нам надо еще поработать, но мы никого не принуждаем. Все вы коммунары, каждому должно быть дорого свое хозяйство, каждый должен любить свою новую родину, которую он строит в тайге честным трудом. Поэтому мы ставим на голосование; кто за то, чтобы оставаться на Амуре, пока мы закончим работу?.. Кто против?.. То есть кто хочет сейчас же уехать?

Поднялись две руки и тут же смущенно опустились.

— Ну? — спросил Ривкин. — Больше никто не хочет ехать домой? Один только Брейтер?

— За стогом шепчутся, а на собрании пугаются! — брюзжит Брейтер.

Берка тоже чувствует себя неважно. Он думал, что его рука поднимется тридцатой, но быть вторым у него духу не хватило.

После собрания расходятся с говором и смехом. Рубин идет в обнимку с Груней. Он шепчет ей на ухо, что они построят себе домик, и будет там тепло и светло, радио будет играть и приносить вести со всей огромной страны. И письма они будут писать своим старикам-родителям вдвоем.

Груня смеется.

— Будем соревноваться, Рубин? — предлагает она, улыбаясь.

— Есть! — соглашается Рубин. — Давай, Груня, соревноваться!

Теперь все соревнуются, и работа идет еще веселее. Каждая секунда на счету. Люди охвачены желанием закончить дело до того, как остров зальет.

Под ногами возникают ручьи. На рассвете вода была по щиколотку, а к вечеру — уже выше колен. Низины на острове залило. Вода все прибывает, ручьи разрастаются, и никто понять не может, откуда их столько берется.

Возвращаясь вечером с работы и натыкаясь на вновь появившиеся ручьи, Рубин объясняет Файвке, почему бьет из-под земли вода.

— Ты ученый парень, — говорит Файвка, — ты бы мог быть агрономом.

— Рабочий тоже должен быть ученым. Ученому легче даются все работы.

— А мне и так не трудно.

— Кто учился, тот и с машиной легче управляется, — продолжает Рубин. — А для чего, думаешь, существуют техника и механизация? Ты сам видал, сколько может скосить машина, а сколько — человек. Ты, Файвка, парень молодой, тебе, надо бы учиться, вырос бы человеком. Мог бы еще и агрономом и техником или инженером стать. Даже ученым, Файвка!

— Это я и без тебя знаю. Может быть, я и пойду учиться.

Они идут с вилами на плечах. Шагают по пояс в воде. Теперь уже трудно угадать, кто из них называется «благородным юношей», да и сам Файвка уже очень редко вспоминает это прозвище. Отличаются они друг от друга только манерой разговаривать. Рубин любит давать добрые советы, а Файвка неизменно отвечает с улыбкой, что он и сам все это знает.

Идут все глубже и глубже в воду. Некоторые места приходится обходить стороной.

— Знаешь, — говорит Файвка, — поря уже сматывать удочки.

— Похоже! — отвечает Рубин и морщится, почувствовав воду у живота.

Оба они, заговорившись, не заметили, как сделали большой крюк и пришли к палаткам последними.

На берегу было шумно. К своему изумлению, они услыхали, что половину группы отсылают домой, и немедленно, ночью.

— Незачем здесь ночевать! — кричит Ривкин. — Дорога по ту сторону берега прямая и еще сухая, ночь светлая, к утру будете в коммуне, а работы и там достаточно.

— Что случилось? — спрашивает Рубин. — Почему так внезапно?

Оказывается, моторная лодка снова подъезжала к берегу, пограничники посоветовали ребятам, что делать, и спешно отплыли к границе.

Никто не расспрашивал, что именно говорили пограничники, никто даже не пытался угадать, и без того все было понятно. Никаких собраний сейчас не устраивали, рук не поднимали, и всякий, кому Ривкин приказывал, укладывал свой узелок.

Груня встретила Рубина с выражением смущения на лице.

— К сожалению, мы должны расстаться как раз сейчас, в такую трудную минуту, — сказала она кокетливо. — Ривкин отсылает меня домой, он хочет нас разлучить…

— Езжай, езжай, Груня, через несколько дней мы увидимся в коммуне. Жди меня «у врат града»…

Они стояли на берегу, держались за руки и смотрели друг другу в глаза, а когда с лодки крикнули: «Груня, едешь?», — расцеловались у всех на виду, просто, без всякого жеманства.

Лодки поплыли по Амуру. Оставшиеся на берегу смотрели, как стремительно несется река, как перекатываются ее волны.

— Хорошо, что на веслах сидят крепкие ребята.

— А все равно заносит.

— Дальше Орловки не уедут.

— Их и в Хабаровск может занести.

— Ну и что за беда? Поедут домой поездом.

— Нет, далеко не унесет, — сказал Рубин. — Хорошо, что они идут наперерез и вверх по течению: так не снесет.

Лодки скрылись из виду. Небо хмурилось.

— Хоть бы дождя не было! — тихо, словно про себя, проговорил Ривкин.

Ночью Ривкину не спалось. Он сидел и смотрел на горы, укутанные серым, на Амур, который с бешеной скоростью гнал свои воды. В одном месте берег острова прорвало, и вода широко разлилась, поглотив большую часть поля. Это произошло буквально на глазах у Ривкина. «Хорошо, что не на другой стороне, — подумал он, — там завтра ведь работать надо, там еще копны стоят, там еще стога сметывать надо…»