Биография вечного дня - [89]

Дверь опять открывается, и слышен резкий голос:

— Николай! Есть тут Николай?

В коридоре гораздо светлей, и воздух не такой тяжелый и гадкий.

— К Кузману! — кивает ему человек, чье лицо до такой степени обветрено, что кажется кирпичным.

— Без конвоя?

— Без. — И добавляет после короткого раздумья: — За что это тебя упекли в тюрягу?

— Промашка получилась, — бормочет Николай, чувствуя, как у него стучат зубы.

Человек берет винтовку на плечо и озабоченно чешет затылок.

— Смотрите, детвора, этот буйный вихрь может так вас разметать, что окажетесь среди мусора!

По широким лестницам между этажами по-прежнему стремительно течет поток людей — у всех оружие, все возбуждены, то и дело слышатся приветствия. Бог ты мой, жизнь не останавливается ни на минуту, она не может остановиться — что бы с тобой ни случилось, какая бы участь тебя ни постигла! Как горько, когда осознаешь эту банальную закономерность, когда ты вновь ее устанавливаешь, год спустя, десять лет спустя! Перед тем как войти в штаб, он прислушивается к шуму за дверью.

— Алло, алло! — надрывается какая-то женщина. — Свяжите меня с Образцовой фермой!

— Успеете еще их конфисковать, — твердит другой, стуча чем-то твердым по столу.

Срывающийся голос возражает:

— Если отложить на потом, ничего не сохранится, тогда ищи ветра в поле. А ведь это исторические вехи!

Николай нажимает на ручку двери и с ходу отмечает: хоть на столе Кузмана горит лампа, но его самого нет. Никто на Николая не обращает внимания, только женщина, держащая в руке телефонную трубку, окидывает его рассеянным взглядом. Возле нее стоят люди — среди них человек в форме лесничего — и говорят о каком-то магазине, владелец которого бесследно исчез неделю назад.

— Для этого существует уголовный отдел! — говорит женщина.

Однако лесничий снисходительно отвечает ей:

— Так ведь и уголовный отдел распущен.

А вот и Кузман в накинутом на плечи пиджаке, левое плечо забинтовано, сквозь белую повязку кое-где проступают алые пятна крови. Встретившись с ним взглядом, Николай вытягивается и, сам того не желая, расплывается в улыбке (как это скверно, как это скверно!).

— Оставьте нас вдвоем! — тихо требует Кузман.

Все покидают комнату, проходя мимо Николая с полным безразличием, словно перед ними пень.

— Садись, — велит ему Кузман.

Николай присаживается на стул и спрашивает, не скрывая своего любопытства:

— Кто это тебя так разделал?

— Твои дружки!

— Какие дружки?

— Подонки! Те, которых ты пытаешься выгораживать.

— Я с подонками дружбу не вожу!

Кузман склоняется к нему.

— Зачем ты это сделал?

— Чтобы ее потом не оплевывали!

— А кем она тебе приходится?

— Никем.

— Абсолютно никем?

— Абсолютно!

Кузман усмехается и, размахнувшись, неожиданно дает ему пощечину. Потом, может быть сам удивленный своим поступком, переводит дыхание и принимается ругать Николая на все лады, не выбирая слов:

— Болван этакий! Чертов растяпа! Да знаешь ли, как о тебе судачат, какие пошли кривотолки? Тоже мне филантроп выискался, покровитель шлюх!

Николай молчит, испытывая непонятное чувство — его унижают, честят, как непутевого подростка, оскорбляют самым бесцеремонным образом, а ему весело, на душе легко! Нет, Кузман его не предал, Кузман рассеял все подозрения и верит ему — как верил до сих пор, как верил всегда! Что ж, пусть себе ругает, пусть бьет!

— Почему молчишь? Отвечай! — наконец приходит в себя Кузман, вытирая уголки губ.

— Что мне отвечать?

— Уж не влюбился ли ты в нее?

— Влюбился. По крайней мере до сих пор мне казалось, что я в нее влюблен…

— А теперь?

— Теперь, после всего этого… Смешно, ребячество какое-то.

— Ты что, не знал, что она профессионалка?

— Нет.

— Ты бывал у нее?

Николай краснеет.

— Никогда!

Кузман пристально смотрит на него со скептической усмешкой.

— Платоническая любовь, что ли? Несчастный девственник, товарищи готовы были тебя повесить вверх ногами!

Стук в дверь. Не дожидаясь приглашения, в комнату входит высокий стройный мужчина с седой, совсем белой головой, очень красивый, изысканно одетый.

— Кто здесь Кузман? — спрашивает он вежливо, и его зубы сверкают в улыбке.

«Истинный денди! — восхищается Николай. — Такие не часто встречаются даже в здешнем «высшем обществе».

— Это я, — отвечает Кузман.

— У меня к вам вопрос.

— Какой?

— Это верно, что вам удалось обнаружить полицейские архивы?

— Верно. А что?

— И теперь вы их запрятали как следует?

— Запрятали, будь они неладны! А вы кто?

Красавец мужчина почтительно кланяется.

— Раз так, я сдаюсь! Добровольно, без принуждения!.. — Он извлекает из-под пиджака пистолет и кладет его на стол, затем выкладывает несколько обойм с патронами. — Имею честь представиться: Лало Иванов, агент Общественной безопасности.

Кузман с Николаем оторопело переглядываются.

— Сдаюсь, — повторяет посетитель. — Добровольно, без принуждения. Раз архивы в ваших руках, мне ничего не грозит. Я у них служил около трех лет, но никогда — повторяю, никогда — не принимал никакого участия в изуверствах по отношению к нелегальным! Я не сделал по ним ни единого выстрела!.. Я давно понял, какой оборот принимают события, и всячески остерегался.

Кузман задумывается, затем обращается к Николаю: