Бином Ньютона, или Красные и Белые. Ленинградская сага - [57]

— Да вот еще чего… Слыхали, у финнов ново правительство образовалось, демократическо? И уж, бают, наши-то и договор с нимя подписали…

— И чаво?

— Да ничаво! Наша Карелия, согласно договору с тем правительством Финляндии, должна отойти к финнам. Финляндия страна буржуазна, власть и порядок там тоже буржуазны, то есть колхозов и советов у нас Сегозере боле не будет, а потому я на той территории, которая отходит к Финляндии, оставаться боле не желаю, ведь там опять будет та же стара буржуазна давиловка рабочих и крестьян! Так што, я в Гражданску, выходит, и воевал-то понапрасну?

— Это ты верно, парнишша, баешь. Почему нас не спросили, когда решали отдать Финляндии землицу, на которой и мы живем, и наши деды-прадеды проживали? Ведь это должен решать сам народ, всем миром! Я бы вот высказал несогласие передать Финляндии землю, принадлежащую Советскому Союзу! Хер финнам в зубы, а не мой родимый Цып-Наволок.

— Чего ворчите, мужички? — насмешливо спросил обозников неслышно подобравшийся чекист. — Ай воевать не хотите?

— Не хотим. — Солидно, решительно и твердо ответил седой, кряжестый мужик, истово двуперстно перекрестившись. — Вот те Крест Честной, не хотим. Но ведь надо!

… Когда мы, прихватив из костра головню, принялись разжигать в стороне свой костерок, чтобы не смущать более затихших карельских колхозников, по недоразумению одетых в шинели, я осторожно спросил Лациса:

— Думаю, что у их особиста скоро работы прибавится?

— Ох, Владимир Иванович, дорогой ты мой… Делать сейчас особистам больше нечего, как болтунам языки урезать. Во-первых, на каждый роток не накинешь платок! А во-вторых, в чем-то они и правы… Партполитработа у нас в войсках ни к черту, сплошной формализм. Бывает, возьмет политрук газету «Правда» и передовицу зачитывает. Как в Гражданскую, скажи, а? И это на двадцать третьем году Советской власти! Чай, ликбез уж давно провели, чтобы громкие читки устраивать… А работа у особистов сейчас есть, да еще какая. Вот, я в Питер когда мотался, знакомого встретил, помните, он мне еще письмо красноармейцев читать давал? Так вот, как-то рано поутру пару дней тому назад пограничники заметили свежую лыжню, убегавшую в сторону Финляндии. Пустились в погоню и настигли средних лет финна. Весь распаренный, он, шатаясь, шел на запад. Молчал долго, но у нас и не такие кремни раскалывались! Выяснили: лыжник идет из Кандалакши в Финляндию, за ночь преодолел аж сто километров. «Неужто за ночь?» — не поверили особисты. «Да, — отвечал финн, — меня ведет великий неустрашимый дух Сису!» Вот это, точно враг…

— Насчет замполитов я с Вами. Арвид Янович, согласен… Говорить складно они не всегда мастаки, верно. Зато пример, как за Родину геройски погибнуть, всегда готовы подать…

— Нахрен надо гибнуть! — проворчал Лацис. — Как я слышу про героизм, так сразу понимаю: кто-то что-то упустил. На хорошей войне героизму вообще не место! Героизм, это когда надо дырку затыкать, а какая-то штабная сволочь батарею снарядами не обеспечила… За Родину умереть — дело святое. Но пусть уж лучше финны за свою родину умирают. А мы еще поживем… Вот, Вам еще ребеночка поднимать надо! Да еще и …это…

Помолчав минутно, Лацис вдруг выпалил:

— А давайте, мы с Вами наших в медсанбате проведаем, как там они? Тут напрямую, через лес, восемь километров! Пробка эта, я так думаю, до утра. Да нам и спешить пока нечего. Потому как — ну, притащим пушку на СПАМ, и что? Да там сейчас и без нас забот полон рот…Поставят её в дальний уголок, скажут — ждите! Пока еще с Кировского рембригада к нам приедет! Все одно день-другой проканителимся… Так что, может, сбегаем? Тем более, что Ваша девушка там так и застряла…

— Как застряла? Какая девушка? — оторопел я.

— Да Наташа ваша… Слушайте, упорная такая, мне аж за Вас страшно. Её три раза в Ленинград выгнать хотели, вотще. Помогает медсестрам, раненным стихи читает…

— Какие стихи? — тупо спросил я.

— Светловскую «Гренаду»., — пояснил Лацис.

«Вот ведь паршивка!» — подумал я и твердо себе пообещал: — «Увижу, задницу ей, дурр-ре белобрысой, надеру!»

Наташу я, к несчастью, увидел… Но обещание свое не сдержал.

26

… — Свейки,[66] Владимир свет Иванович! Что, опять? — чуть полуобернувшись и опершись на лыжную палку, иронически поприветствовал меня свежий как утренний розанчик товарищ Лацис.

Я выплюнул изо рта набившийся туда снег и мрачно прохрипел:

— Ну, опять…

Потом приподнялся на колени и снял с ноги свою левую лыжу. Лыжа правая снялась с валенка сама и уехала, мерзавка такая, вперед.

Ну как объяснить деревенскому человеку, родившемуся в дремучих чащобах Рундале (чащобах, само собой, исключительно с точки зрения цивилизованного европейского человека! По сравнению с нашей тайгой… И вообще, супротив нашего Енисея их Балтика просто лужа!), вставшего на лыжи еще до того, как научился толком ходить и бегавшего в школу за тридцать верст, да все по лесу, что я лично предпочитал вместо того, чтобы вместе с однокурсниками торить лыжню на Черной речке, лучше посидеть в уютной библиотеке! А в юнкерском у нас физкультуры особенно и не было: война-с, не до того…

Сказать стыдно, но я и на велосипеде ездить не умею… Вот такой я пельмень. Хоть и бывший сибирский.