Бичо-Джан. Рассказы - [23]

Обильный ужин и буза сделали свое дело. Поужинав, Гассан и усердно угощавшиеся вместе с гостем хозяева почувствовали непреодолимое желание уснуть. И прежде чем месяц взошел на небе, все уже крепко спали, растянувшись на бурках и коврах на плоской крыше сакли.

Прежде чем уснуть, Гассан приказал Кико лечь подле него. Мальчик повиновался.

Вот, наконец, совсем стемнело в ауле, и полная тишина воцарилась на его узких улочках. Только иногда то тут, то там тявкали сторожевые собаки. Хозяева сакли и Гассан дружно храпели на крыше сакли.

Один Кико не спал.

Взошел месяц на небе и осветил аул. Видно стало мечеть, лавку оружейника и третью саклю — саклю Амеда, друга покойного Али. Она была вся, как на ладони, видна Кико, находившемуся на крыше и не смыкавшему глаз. Там, в сакле, мерцал слабый огонек. Значит, там еще не спят, и если он, Кико, встанет сейчас и, крадучись, спустится вниз, перебежит улочку, то очутится у заветной сакли. А там Амед взнуздает коня и умчит его туда вниз, далеко, в золотые долины Кахетии, в милую Алазань, в объятия дорогого отца.

Кико чуть не задохнулся от безумного прилива счастья, ворвавшегося вихрем в его юную душу… Свобода близка и возможна. Только бы кошкой прокрасться вниз, не разбудив хозяев и Гассана.

Он тихо, едва двигаясь, приподнялся на локте, осмотрелся, чутко прислушался к храпу спавших и вскочил ловким и быстрым движением на ноги.

Бесшумно миновал он сонных людей и занес уже ногу на ступеньки лестнички, выбитой в скале, примыкавшей к сакле… И точно ударом молота толкнулась в его голову все та же ужасная мысль: "А клятва, данная Като? А слово не делать попыток к бегству?… Или ты, маленький князь Тавадзе, пожелаешь быть клятвопреступником и лгуном?…"

И все же лестница непреодолимо притягивала его к себе, а огонек из сакли Амеда так призывно сиял ему в глаза…

Тогда, чтобы прервать этот соблазн, Кико схватился с отчаянием за голову и громко крикнул:

— Проснись, Гассан! Проснись во имя Бога и держи меня крепко-крепко!.. Я не хочу сделать подлого дела… Я не хочу быть лжецом… Удержи меня…

И когда удивленный старик спросонья бросился к нему, Кико уже лежал на своем ложе из бурок в углу кровли и кусал себе губы, чтобы не разрыдаться на весь аул…

Глава шестая

"Белая звезда". Странная команда. Бунт

Кико с Гассаном, после трехсуточного пути с ночевками в аулах, подъехали наконец к порту, находившемуся на краю большого города. Моря он не видел еще. Как оно красиво в этом легком волнении с бегающими по нем, точно барашки, волнами!

— Это Батум, — сказал Гассан, указывая на ряд домов на берегу. — Здесь уже ждет корабль, который повезет нас в Турцию, в Стамбул… Мой родственник уговорился с капитаном, и для нас оставлены места…

В порту отдельно от других стояло небольшое мачтовое судно. Оно было белое и называлось "Белая звезда".

— Вот это судно, — кратко пояснил Гассан.

На пристани ждал какой-то татарин. Завидя издали Гассана, он почтительно бросился ему навстречу и помог слезть с коня; затем взял обеих лошадей за повода и, перебросившись с Гассаном несколькими фразами на непонятном Кико наречии, исчез с конями, точно провалился сквозь землю.

Был сумрачный, дождливый вечер. Дул северный ветер, и парусное судно слегка покачивалось на неспокойной поверхности моря.

На палубе Кико увидел высокого, угрюмого вида, капитана корабля, в плаще и фуражке, два десятка матросов и бесчисленное количество мешков с товарами. Кроме них с Гассаном, пассажиров не было. Капитан подошел к Гассану и приветствовал его по-грузински.

— Вот мой внук Самит, — назвал своего юного спутника Гассан.

Капитан был не из любопытных, он мельком взглянул на мальчика и пошел отдавать команду к отплытию.

Забегала команда по палубе, заскрипели снасти, надулись паруса, и "Белая звезда" плавно тронулась в путь.

Кико стоял на корме подле Гассана и впивался глазами в постепенно удалявшийся от них берег с незнакомым городом. Сердце бедного мальчика разрывалось на части в эти минуты.

"Отец! Отец! Где ты, мой дорогой батюшка? Чувствуешь ли ты, что навсегда увозят от тебя твоего бичо-джана, твоего единственного мальчика?… Чувствуешь ли ты, что мы не увидимся больше с тобою?…"

Гассан, озябший на палубе под ветром и дождем, скрылся в каюте, позвав за собою Кико. Но мальчику не хотелось уходить. На палубе в темноте, среди ненастья, он мог спокойно, не боясь показаться малодушным, отдаться своему горю. Он опустился на тюки с товарами и дал полную волю слезам. Ветер ревел и метался над его головою, дождь хлестал тяжелыми каплями, а он не чувствовал ничего, кроме своего горя…

Кико, измученный, забылся, наконец, тяжелым сном, полным мучительных видений.

Он видел Вано и его сыновей, чувствовал на себе удары нагайки рассвирепевшего дяди, слышал слезы и мольбы Като, Горго и Магуль… Но яростные крики Вано заглушали мольбы и слезы тетки. Все яростнее звучали крики дяди Вано. Вот они перестали быть похожими на человеческие, и теперь был слышен один только сплошной рев…

Сон мгновенно оставил Кико. Он поднял голову с мешка, на котором лежал, открыл глаза и осмотрелся.

"Белая звезда" боролась с бурей. Волны бешено наскакивали на нее, точно дикие звери, и заливали сильно накренившуюся палубу. Разъяренный ветер рвал паруса. Но сквозь его дикий вопль и шум волн Кико услышал и другие звуки. Они исходили из той части судна, где находилась каюта капитана.