Библия в СМСках - [5]
– Мама!
– Нет, Стасик, мама потом придет. Мама в больнице, болеет мама…
Что она потом и потом? Болеет и болеет?
Бабушка всхлипнула. В дверь вошли двое: брат и коробка.
– Аз, два, – сосчитал их Стас.
– Сейчас еще одну принесу! – крикнул брат и хлопнул дверью.
– Да не тащи такие большие-то! Куда их! – крикнула вдогон бабушка, вытирая глаза.
Бабушка плохая, не веселая. Все время плачет. Скорей бы она уехала одна! Стас вылез из-за стола и пошел смотреть на коробку, которую брат успел затащить в комнату. А хлеб он по дороге выплюнул в пакет с картофельными очистками, который нехорошая чужая бабушка оставила на полу. Вот вернется мама, тогда будет бабушке в угол!
В комнате уже стояло несколько набитых куртками, и брюками, и зимним свитером с оленями, и новыми фломастерами, и в оленьем свитере блюдом, и перетянутых скотчем коробок. Вчера Стасик помогал брату и бабушке складывать фломастеры, а про свитер и блюдо тоже увидел, вот…
Новая коробка была от телевизора. Это Стас знал наверняка, потому что бабушка тоже зашла посмотреть на коробку и сразу сказала:
– От телевизора. И куда она нам в плацкарт? Мы ж только одежду пока и ценности, эх…
– Га-ать? – спросил Стас.
Бабушка не поняла. Плохая бабушка! Сложные слова говорит, а простые – не понимает. Раз не поняла, Стас спросил подробнее:
– Га-ать очешь?
Бабушка опять не поняла. Какие они, взрослые, глупые!
Вместо ответа бабушка сказала:
– Мы большую коробку тут оставим, сложим в нее ненужные вещи. А всё, что нам нужно, возьмем с собой.
– Всё-о? – спросил Стас.
– Ну да, всё что нужно. Всё что нужно – возьмем.
– Хо-ошо! – удовлетворенно согласился Стас, потом подумал, заглянул в коробку от телевизора и еще спросил: – Стасика возьмем?
Бабушка уже знала, что ребенок постоянно говорит о себе как о постороннем. Она поняла и душно окружила его руками и животом:
– Ну конечно возьмём! Куда же мы без Стасика! Стасик у нас самый главный!
Стасик вывинтился из бабушки и кивнул:
– Хоошо!
Бабушка встала и открыла шкаф – то отделение, из которого уже упаковали олений свитер. И стала там копаться. А Стас еще раз заглянул в коробку и спросил:
– В кообке?
– Да? Что в коробке? – не поняла бабушка. – Там что, грязь в коробке? Да? Ну не лазь туда. Не лазь. Играй иди в чистые игрушки. Я ее выброшу. Потом.
– Нет! – закричал Стасик. – Въ-ёшь! Въ-ёшь!!!
Он бросился стучать кулаками по бабушкиному животу, но живот был мягкий, и стучать по нему, чтобы достучаться, не получалось. Тогда Стас от бессилия упал на пол и зарыдал.
Как можно выбросить коробку со Стасиком, которого должны возьмём в коробке? Сначала говорит: возьмем в коробке. А потом говорит: выброшу! Врет! Врет бабушка! Она коробки с фломастерами возьмет, а Стасика – нет! Нет! Нет!
– Нет! – орал Стасик. – Нет!!!
Как же это: быть выброшенным в мусор вместе с коробкой? Как его тогда мама найдет в мусоре, когда кончит болеть из больницы?
– Не-е-ет!!! Не-и’-и’-а-ет!
– Ни фигасе тут у вас концерт! – присвистнул Салим, протиснув в комнату вторую коробку и обнаружив возле первой обессилевшую бабушку и почти обессилевшего Стаса, пинающего ногами попеременно то коробку, то бабушку.
– А ну кончай орать! – рявкнул Салим. – А то точно по мозгам получишь!
Стас заткнулся. Судя по силе рявка, брат не врал. Конечно, сразу полностью заткнуться Стас не смог, но у детских истерик тормозной путь бывает очень короткий. Еще секунд тридцать малыш судорожно открывал рот, вдыхая воздух порцию за порцией. Но орать уже не орал.
А потом он и совсем угомонился. И даже повеселел. Потому что ненужную коробку от телевизора, точнее то, что от нее осталось после усиленного ного-пинания, Салим вдруг взял и превратил в домик с окном.
Длина домика получилась два локтя с половиною. Ширина и высота – всего полтора локтя. Но ничего, Стасик на корточках поместился. И даже любимый Ёля поместился, куда ж без Ёли?
– Ух ты, какой до-омик! – сказала бабушка. – Вот это домик! И Стасик там словно ангелочек, словно ангелочек. Ну чисто херувим!
– Ты чо при ребенке матом? – обалдел Салим.
– Матом? Это ты про херувим? – не поняла бабушка.
– Ну…
– Так Санечка, это ж ровно то, что ангел. Одно. Херувим – он старший ангел. Ты любого попа спроси.
– Вот еще! Глупости!
– Не глупости, – всхлипнула бабушка. – Не глупости. А ребятенок, особенно убогонький – он истинно херувим. Его Господь в обиду не даст. И мы его защищать должны. Радовать. Вот ты его домиком радуешь. А мамка ваша небось сейчас на вас сверху на двоих на вас сейчас радуется-то…
И бабушка расплакалась. Салим встал на колени спиной к бабушке и спиной к брату и стал вырезать ставни – фигурно, ажурно, криво и очень долго. Как же его бесила эта дура-бабка, со своей манерой повторять слова в предложении по нескольку раз! Салим знал, что скоро, очень скоро он сбежит от всех в Москву. Но сейчас, конкретно сейчас он сбежать не мог. Конкретно сейчас он мог только чтоб его лица никто не видел. Минуты три.
Бабушка тоже взяла себя в руки и успокоилась. И не стала говорить про сигареты, которые нашла утром в кармане Саниной куртки. А проявила мудрость, посмотрела на картонные ставни, улыбнулась и сказала:
