Библия. Ужас и надежда главных тем священной книги - [69]

И выпустили на нее львов и медведей; и лютая львица, подбежав, к ногам ее прилегла, и толпа жен возопияла громко. И выбежал на нее медведь; но львица кинулась навстречу и растерзала медведя. Затем лев, приученный терзать людей, что принадлежал Александру, выбежал на нее; и тогда львица, соплетшись со львом тем в борьбе, испустила дух вместе с ним. И возопияли жены громче прежнего, видя, что и львица, защитница Феклина, погибла.

(«Деяния Феклы» в Деяниях Павла 3)[40]

Потом женщины пытаются отвлечь и сбить с толку других диких зверей, кидая на арену свои благовония.

Когда подросток бросает вызов империи; когда юная дева предпочитает безбрачную аскезу патриархальному контролю; когда нехристианки защищают ее на арене, а христианки следуют ее примеру в общине, происходит нечто удивительное. И неважно, сколько здесь факта, а сколько выдумки; сколько истории, а сколько притчи. Замечательное сказание о Фекле не умирает.

Когда мы ломаем копья по вопросу о том, поддерживал ли Павел женщин, полезно помнить, что думала о нем – об историческом Павле – эта женщина II века и ее последовательницы. Как видно, они находили его близким себе. Они знали, что он идет по одному Пути с ними, а не стоит поперек их пути. Но все-таки Деяния Феклы – это рассказ об апостоле Фекле, а не об апостоле Павле.

Где мы? И что дальше?

Павла никогда не было сложно понять на теоретическом и теологическом уровне. Но ему было очень трудно следовать на социальном и практическом уровне. Так и с Иисусом до него: понять легко, следовать сложно. Возвещая владычество Христа, Павел облек Иисусово учение о Царстве Божьем в язык, понятный еврейской диаспоре и предельно актуальный в свете римской имперской теологии.

В этой главе мы показали, что после-Павловы и псевдо-Павловы тексты были анти-Павловым уничтожением Павлова учения о рабстве, патриархальности и насилии (каким мы его увидели в главе 13).

Как мы видели в главах 10 и 11, такая же судьба ожидала учения Иоанна Крестителя и самого Иисуса. Иоанн Креститель проповедовал явление Бога как ненасильственное Возвращение из Вавилона (см. Евангелия от Марка и Иоанна), а впоследствии ему приписали весть о божественном насилии (см. Евангелие Q, как его используют Матфей и Лука). Иисус говорил о ненасильственном Царстве, – но последующий новозаветный Апокалипсис напитан жестокостью.

Оба этих процесса было труднее проследить, чем ситуацию с Павлом. Ведь в последнем случае послания можно четко разделить на три категории и проследить траекторию от радикальной позиции к консервативной и реакционной. Утверждение и отрицание сразу бросаются в глаза.

Однако вся библейская традиция – от Ветхого Завета к Новому Завету, от Торы и Пророков до Иисуса и Павла – являет нам повторение одного и того же процесса: радикальность Бога сменяется возвращением в обычное русло цивилизации. Ведь Римская империя есть лишь обычная цивилизация, облаченная в тогу.

Эпилог Воспарить над тенью нашей ночи [41]

Сначала я нахожу центральную точку.

(Гуго Сен-Викторский, «Мистический ковчег», 1125–1130 годы)

Проблема христианской Библии состоит в двойственном описании Бога: Бог то совершает насилие, то воздерживается от него. Таков в ней и образ Христа, человеческого образа Бога. И получается, что христиане призваны в лучшем случае жить то так, то сяк, а в худшем случае лицемерить. (Подозреваешь мирного осла, – ожидай боевого коня.)

Решение, предложенное в данной книге, не привнесено извне хитроумным автором, а взято из самой христианской Библии. Да и кто деконструирует христианскую Библию лучше, чем она деконструирует сама себя? Подытожим же шаги, которыми мы подошли к нашим выводам.

Матрица

Начну с фундаментальной предпосылки, которую я привношу и в проблему, и в решение. Как и любая предпосылка, она должна оцениваться по тому, объясняет ли она больше, чем путает, и адекватно ли подходит к древним интенциям, уважает ли задачи, которые решались в прошлом.

Эта предпосылка, очень общая и по сути базовая, связана с тем, как читать любые тексты, древние или современные, библейские или небиблейские. Для чтения нужно знать матрицу. Иными словами, все сказанное и написанное следует понимать с учетом того, когда и где это сказано и написано. Матрица есть контекст, который мы не вправе избегать и игнорировать. (Возьмем примеры из начала нашей книги: матрица для Ганди – британский империализм, а для Мартина Лютера Кинга – американский расизм.) Перекрестные линии матрицы – конкретное время и конкретное пространство, общинная традиция и индивидуальная концепция. Нравится нам это или не нравится, от матрицы не уйти ни автору, ни читателю.

Альтернатива матрице – пятно Роршаха, когда толкователь может спроецировать на текст любые свои ожидания. Но если мы ориентируемся на матрицу, мы не должны спешить соглашаться или не соглашаться, верить или верить, доколе не поймем, что предполагалось в первоначальной ситуации (как мы ее сейчас понимаем).

В понятии матрицы нет ничего нового и таинственного: обычный здравый смысл. Мы постоянно и легко пользуемся этим принципом в обыденной жизни, ибо знаем наше время и наше место, нашу ситуацию и наш современный контекст. Обычно мы считаем матрицу самоочевидной, ибо плаваем в ней как рыба в воде.