Библия и мировая культура - [310]

Сатан (иврит. «препятствующий», «спорящий», «противоречащий», «обвиняющий») — в иудаизме воплощение злого начала, или «злого побуждения» (йецер ѓа-ра), в душе человека, заставляющего последнего противиться Богу; искуситель и обвинитель человека перед лицом Бога. Хотя сатан и действует самостоятельно, он скорее является орудием испытания человека в руках Божьих и не обладает такой свободой воли, как генетически связанный с ним сатана в христианстве. Сатан никогда не выступает как главный соперник и антагонист Бога, но воспринимается как персонификация безличной силы зла, не имеющей самостоятельного бытия. Образ сатана остается на периферии еврейского религиозного сознания и не воспринимается законоучителями как личностный и одновременно как роковая сила, определяющая во многом ход истории. Подобный подход чужд иудаизму. Образ сатана — достояние в большей степени фольклорных преданий и аггадической литературы, однако он уходит корнями, как и христианский образ сатаны, в тексты Еврейской Библии.

Слово сатан употребляется в Танахе как имя нарицательное (часто с определенным артиклем, невозможным при имени собственном, — ѓа-сатан), относящееся к человеку, являющемуся противником кого-либо, препятствующим кому-либо или чему-либо (см. 1 Цар 29:4; 2 Цар 19:23 [в Синодальном переводе — 19:22]; 3 Цар 5:18; 11:14, 23, 25). Глагол этого же корня — сатан — использовался для обозначения обвинения в суде (Пс 109/108:6; т. е. слово сатан можно перевести и как «прокурор») и сопротивления, препятствования (ситна) в самом общем смысле (Пс 38/37:21; 109/108:4, 20, 29). В этом же смысле Ангел Господень послан, чтобы воспрепятствовать Билеаму (Валааму; Чис 22:32).

Впервые именование сатан как определение главной функции сверхъестественного существа, ангела, но не противостоящего Богу, а выполняющего Его волю, испытывающего и обвиняющего человека, появляется в книгах, записанных после возвращения иудеев из Вавилонского плена, в конце VI — начале V в. до н. э., — в Книге Пророка Захарии и Книге Иова. При этом в первой из них сатан выступает как обвинитель на Небесном Суде, как некий небесный прокурор: «И показал Он мне Йеѓошуа, священника великого, стоящего пред ангелом Господним, и сатана, стоящего справа от него, чтобы обвинять его. // И сказал Господь сатану: разгневается Господь на тебя, сатан, разгневается на тебя Господь, избравший Йеру шалаим!» (Зах 3:1–2; перевод Д. Йосифона). Второй стих содержит в себе намек на то, что обвинение сатана несправедливо и потому Господь недоволен им.

В Книге Иова сатан предстает как ангел-скептик, явившийся отдельно от других бней ѓа-Элоѓим («сынов Божьих», т. е. ангелов) на совет к Всевышнему и предложивший испытать высшее Божье творение — человека (Иов 1–2). При этом сатан уверен, что человек мало чего стоит, что его вера неглубока и обусловлена только страхом наказания и надеждой на награду, т. е. корыстью: «Разве не за мзду богобоязнен Иов? / Не Ты ли кругом оградил его, / и дом его, / и все, что его? / Дело рук его Ты благословил, / разошлись по земле его стада. / Но — протяника руку Твою, / дотронься до всего, что есть у него; / разве не похулит он Тебя в лицо Тебе?» (Иов 1:9–11; здесь и далее перевод С. Аверинцева). Сатан, придумывающий испытания праведнику Иову, не может действовать без санкции Бога, устанавливающего ему к тому же определенные рамки: «Вот — он в руке твоей; / лишь дыханье его сохрани!» (Иов 2:7). Это означает, что сатан, обрушивая несчастья и страдания, одно тяжелее другого, на Иова, не имеет права забрать его жизнь. С.С. Аверинцев, полагающий, что слово сатан в Книге Иова корректнее всего перевести как «Противоречащий», замечает: «Это древнееврейское имя нарицательное живет в современных языках как имя собственное — «Сатана». Однако в Книге Иова это скорее кличка и прозвание безымянного и тем более жуткого сверхчеловеческого прокурора вселенной, чем его установившееся собственное имя. Но разница не только в этом. О Сатане в свете позднейшей теологии (христианской. — Г.С.) известно, что он противник Бога. О Противоречащем из Книги Иова известно пока что одно: что он — противник человека. Его отношения с Богом остаются загадкой и открытым вопросом»[649]. (Следует заметить, что передача в Синодальном издании слова сатан как «сатана» некорректна, так как привносит уже все последующие смыслы и культурные напластования.)

Постепенно — и вероятно, под влиянием ирано-персидского дуализма — сатан превращается в позднюю эпоху развития древнееврейской культуры в воплощение злого начала, но так или иначе всегда подчиненного Богу и могущего быть преодоленным человеческой волей. В литературе таннаев (I–II вв. н. э.), создателей Мишны — первоосновы Талмуда, сатан практически не упоминается, а если и упоминается, то как безличная сила зла, как йецер га-ра — злое намерение, возникающее в душе человека. В эпоху амораев (III–V вв. н. э.) сатан начинает играть более заметную роль, что отражается в Гемаре и Мидраше. Он также отождествляется с йецер га-ра, а еще — с ангелом смерти, «вынимающим душу человека» (