Библия и мировая культура - [311]
Иногда в Талмуде и Мидраше сатан предстает как индивидуальность: он обвиняет Авраама в том, что тот устроил праздник отлучения Йицхака от груди, но не принес Богу никакой жертвы, даже голубя или голубицу (жертва бедняка), в благодарность за свершенное Господом чудо — рождение сына в преклонном возрасте. Тем самым он провоцирует Бога испытать Своего избранника повелением принести в жертву собственного сына (Сангедрин 89б). Однако в то же время сатан подвергает сомнению праведность Иова только для того, чтобы напомнить Ему о гораздо большей праведности и верности Авраама (Бава Батра 16а). Сатан всячески старается испытывать избранников Божьих, внушая им сомнение в справедливости Бога. Так, пока Авраам и Исаак шли на гору Мориа, чтобы совершить жертвоприношение, он советовал им воспротивиться воле Бога; затем он толкал под руку Авраама, вознесшего руку с ножом над Исааком, чтобы жертва была несовершенна; сатан рассказал Сарре о том, куда и зачем отправились Авраам и Исаак, и материнское сердце не выдержало: Сарра умерла (Санѓедрин 9а — б). Сатан пытается помешать любому доброму делу человека, проникая в его душу, и отсюда поговорка: «Не открывай уста свои сатану». Согласно преданию, Самаэль вступил в связь с Хаввой (Евой), в результате чего родился первый убийца — Каин (Пирке де-рабби Элиэзер 21).
Тем не менее важно, что человек может преодолевать в себе «злое намерение», а значит — побеждать сатана, и прежде всего через тшуву, через покаяние. Вот почему звук шофара в праздник Рош-ѓа-Шана смущает сатана (Рош-ѓа-Шана 16б), а в День Покаяния, или День Очищения, — Йом Киппур — он совершенно не властен над человеком, что отражено в гематрии — цифровом значении — слова сатан: 364, т. е. на один день меньше, чем в солнечном году (Йома 20а).
В позднеиудейских апокрифах и псевдоэпиграфах сатан окончательно связывается со змеем-искусителем (Прем 2:23–24), становится предводителем злых духов (апокрифы «Мученичество Исаии», «Житие Адама и Евы»), часто отождествляется с такими «предводителями» бесов, как Азазель, Ашмедай (Асмодей), Белиаль (Велиал), Вельзевул и т. п., или они изображаются подручными сатана (это также окажет влияние на становление образа сатаны в христианской традиции). В «Книге Юбилеев» (17:18) сатана получает имя Мастема («вражда»).
В Каббале предпринимается попытка диалектического преодоления дуализма, связанного с образом сатана как относительно самостоятельного злого начала. Сатан трактуется как эманация «левой», «темной» стороны Божества, вызванная грехами людей и становящаяся злом в нижних мирах, но не являющаяся таковой в высших сфирот — каналах Божественной эманации. Это попытка примирить в сознании представление о Боге как Первоисточнике всего сущего, «образующем свет и творящем тьму» (Ис 45:7), как о Высшей Справедливости и Милосердии и существование зла в мире.
Еврейские представления о сатане стали базой для развития образа сатаны в христианской традиции, а также образа шайтана, или Иблиса, в исламе.
Принципиальное отличие сатаны от еврейского сатана заключается в том, что если последний выступает большей частью как орудие испытания в руках Всевышнего, полностью Им контролируемого и ограничиваемого, и одновременно как обвинитель человека (наиболее частое определение сатана в Талмуде — сатан мекатрег, т. е. «сатан-обвинитель»), как внеличностное воплощение «злого помысла», рождающегося в душе человека благодаря данной ему свободе воли, то первый наделен гораздо большей свободой воли и выступает прежде всего как личность, как главный совратитель, искуситель всего человечества, как Архивраг Бога и человека, как абсолютный полюс зла, порой кажущегося непреодолимым и почти равносильным Богу. Тем не менее христианство всегда ощущало тонкую грань, отделяющую подобное прочтение образа сатаны от опасного и разрушительного для монотеистического сознания дуализма (в частности, иранско-персидского, или зороастрийского), при котором Добро и Зло становятся практически равноправными и возможно поклонение сатане как высшей силе (что и происходит в сектах сатанизма). С.С. Аверинцев отмечает: «Как существо, воля и действие которого есть центр и источник мирового зла, сатана представляет собой известную аналогию Ангро-Майнью (Ахриману) иранской мифологии; принципиальное различие состоит в том, что, с ортодоксальной точки зрения (оспаривавшейся, впрочем, дуалистическими ересями типа средневековых богомилов), сатана противостоит Богу не на равных основаниях, не как божество или антибожество зла, но как падшее творение Бога и мятежный подданный Его державы, который только и может, что обращать против Бога силу, полученную от Него же, и против собственной воли в конечном счете содействовать выполнению Божьего замысла — «творить добро, всему желая зла», как говорит Мефистофель в «Фаусте» И.В. Гёте (
