Библия и мировая культура - [313]
В эпоху Средневековья Церковь, преследуя евреев, обосновывала ненависть к ним тем, что они, не принявшие Иисуса, названы в Откровении Иоанна Богослова «синагогой сатаны» (Откр 2:9; 3:9). Восприятие евреев как «отродья сатаны», как его «подручных», которые только и делают то, что строят козни христианам, привело к массовой аберрации сознания и печальным последствиям — вплоть до трагических событий ХХ в.
В Новом Завете нет никаких попыток наглядно изобразить сатану. Однако дальше христианская иконография и христианское искусство изображают его чудовищно-живописно и наглядно, приписывая сатане как антропоморфные, так и зооморфные черты. Он предстает многоруким, с исполинским волосатым телом, с огромной пастью или несколькими пастями, похожим на дракона с хвостом, рогатым, со змеиным языком, крыльями летучей мыши (нетопыря) и т. п. Пасть сатаны часто отождествляется с вратами ада, попасть в который означает быть сожранным сатаной.
Яркий визуальный образ сатаны рисует Данте в «Божественной Комедии»: сатана предстает вмерзшим в ледяное озеро Коцит в эпицентре Ада (лед символизирует холод нелюбви); у него шесть крыльев нетопыря, соответствующих шести крыльям херувима, и три лица, пародийно соотносящихся с Троицей; при этом их цвета — красный, желтый и черный — символизируют гнев, бессилие и тьму невежества (в противоположность Любви, Всесилию и Всеведению Бога). В трех пастях Люцифера казнятся три предателя — Иуда Искариот, Брут и Кассий. Образ, созданный Данте, призван вызвать крайние ужас и отвращение, показать сатану как абсолютный антипод всего возвышенного, светлого, небесного, Божественного.
Совершенно иной, трагически-противоречивый, психологически очень сложный образ Сатаны рисует Дж. Милтон в «Потерянном Рае»: Сатана предстает как воплощение гордыни, предельного индивидуализма; он сознательно выбрал бунт, чтобы не повиноваться слепо Божественному авторитету, и заказал себе дорогу назад. Однако небесная гармония и способность любить не утрачены им до конца, и именно невозможность — из-за раз и навсегда избранного бунта — возвращения к гармонии и любви заставляет его безмерно страдать; ад для него — он сам, его внутренние противоречия («Везде в Аду я буду. Ад — я сам»; перевод А. Штейнберга). В бунте милтоновского Сатаны есть и нечто ужасное, и нечто позитивное: стремление разрушить всякий застой и двигаться вперед. Эта диалектика влияет далее на образ Мефистофеля в «Фаусте» Гёте. В наибольшей же степени гордый титанизм личности Сатаны в поэме Милтона воздействует на романтиков (Люцифер в мистерии Дж. Г. Байрона «Каин», Демон в одноименной поэме М.Ю. Лермонтова и в иллюстрациях к ней М. Врубеля).
Образ сатаны и связанные с ним парадоксы остаются притягательными и для искусства ХХ в., как никогда остро ощутившего глобальность противостояния Добра и Зла в мире и одновременно их двусмысленно-страшную, убийственную относительность и иррациональность для человека.
С образом сатаны неразрывно связан образ антихриста (букв. с греч. «анти-Христос», «анти-Мессия», «противник Христа»), понимаемого в христианской традиции как эсхатологическая фигура противника Бога и Иисуса Христа, как воплощение сил Зла, временами сливающееся с сатаной. Одновременно антихрист выступает как посланник и подручный сатаны, как лжемессия, который в конце времен будет разоблачен и побежден в последнем сражении Добра и Зла.
Термин «антихрист» впервые был использован в Посланиях апостола Иоанна (1 Иоан 2:18, 22; 4:3; 2 Иоан 1:7) в двойном значении: лжемессия (псевдомессия), тот, кто обольщает спасением не через Иисуса, а также любой человек, который отрицает телесное воплощение Божественного Логоса и тем самым подтверждает свою мистическую связь с эсхатологическим антихристом. Для Иоанна появление множества конкретных антихристов — свидетельство наступления «последних времен»: «Дети! последнее время. И как вы слышали, что придет антихрист, и теперь появилось много антихристов, то мы и дознаем из того, что последнее время» (
