Библиотекарь, или Как украсть президентское кресло - [26]

И тут он неожиданно свернул на гонку. «Мой противник — прекрасная женщина. В юности она работала медсестрой, потом стала гм… гм… потом она стала вести медицинскую передачу, — на «вести медицинскую передачу» группа людей зашевелилась, — а потом работала сенатором. Но дело в том, что проблема терроризма отнюдь не решена. Кому вы будете верить, когда враг атакует Америку? Кого бы вы лично хотели видеть во главе армии? У кого хватит силы духа, кому хватит смелости и мужества быть во главе Америки?

Толпа разразилась аплодисментами, раздались одобрительные возгласы.

Теперь была очередь Энн отвечать на поставленный вопрос.

— Когда наша страна воевала во Вьетнаме, я пошла добровольцем…

— Медсестрой — прервал её президент.

Конечно же, по правилам он не имел права этого делать.

И что теперь делать Мёрфи? Не отреагирует — зрители сочтут, что ей нечего сказать. Но если ей нечего сказать сейчас, то что же будет, когда на Америку нападут террористы? Пожалуйся она модератору, зрители решат, что она не может справиться сама, что ей нужен папочка, который всегда поможет. А если она сейчас перейдёт в нападение — все решат, что она стервозная баба, а кто, скажите пожалуйста, станет голосовать за стерву?

Словом, со стороны казалось, что раунд остался за Скоттом.

— Я видела войну своими глазами… — кажется, она решила не обращать внимание на замечание Скотта, и держаться своего образа «девки с мозгами и чувством юмора». Энн замолчала и посмотрела прямо в объектив телекамеры. Казалось, она заглянула в душу каждого — она была очень настоящей, очень живой, её легко можно было представить себе сидящей на кухне. «Нет, она определенно хороша, я верю ей, ей-богу я ей верю», — пронеслось в голове у каждого. — Я была на войне. А папенькин сынок пошёл к папочке и попросил спрятать его в Национальной гвардии. О, если бы он сбежал в Канаду или сжёг бы свою повестку, или увильнул бы от войны каким-нибудь другим образом, я бы поняла его, но…

— Да как вы смеете!

Не обращая никакого внимания на реплику Скотта, Энн Линн продолжила.

— Все об этом знают. Да, я была медсестрой. Я заботилась о раненных американцах и американках, да, иногда они умирали у меня на руках. Да, кроме заботы о раненых было и кое-что другое и я ещё раз скажу об этом, если уж так повернулась наша беседа. Тогда я работала в полевом госпитале, и наш госпиталь попал под обстрел — бомба попала прямо в палатку с раненными — и тогда я взяла М-16 и всю ночь ходила вокруг других палаток. Я никому не позволю убивать моих раненых.

В меня стреляли. Я стреляла. И сейчас из нас двоих это я могу сказать, что да, я воин, а он просто папенькин сынок, который испугался и спрятался.

Камеру показа Скотта крупным планом. Он знал, что сейчас должен молчать. Но черт! Она же никогда раньше так себя не вела! Ни разу за всё время предвыборной компании его люди не говорили ему о таком варианте развития событий. Ни разу, ни на одной их встрече Мёрфи такого не говорила! Так вот она какая, настоящая Мёрфи. И ведь она говорит это совершенно спокойным голосом и со стороны она кажется просто нормальным человеком. Ах, если бы она вышла из себя, проорала это — все бы сочли её просто стервозной и истеричной бабой — и всё, она ему больше не соперник.

Но эту ужасную правду она преподнесла совершенно в манере Опры: она оставалась совершенно спокойной, и собеседник чувствовал, что она вовсе не желала ему зла. «Ну и что мне теперь делать?» — подумал Скотт, и камера поймала это его растерянное выражение лица.

— Мой противник хочет казаться героем войны. Он часто крутит ролики, в которых он разъезжает на танках или вместе с солдатами хлебает из котелка. Мне кажется, что он презирает всех нас, держит нас за дураков. Неужели он думает, что мы и вправду поверим, что он военный и участвовал в сражениях? Ну или, по меньшей мере, может стать военным и воевать?

Не надо врать, во время войны во Вьетнаме он показал себя трусом. Он показал себя трусом 11 сентября. Тогда он сел в свой самолёт и сбежал в Де-Муан. Позже он оправдывался тем, что это его советники настояли на этом.

Люди, собравшиеся в гостиной Стоуи, чтобы порадоваться за своего кандидата, были в бешенстве. Канапе и мартини стояли нетронутыми.

— Вы хотите иметь президента, который делает то, что говорят ему советники? Или вы хотите иметь президента, который скажет своим советникам: «Нет, господа, вы не правы. Смотрите, что надо делать». Помните знаменитую надпись, которая стояла на столе у Гарри Трумэна? Там было написано «последняя инстанция», Газ Скотт мог бы поставить себе на стол надпись: «Пойду-ка я, спрошу у кого-нибудь, что мне делать».

Он убрал развалины Всемирного торгового центра за три дня. За три дня. Если я стану президентом и террористы нападут на нас, я буду с вами. Я не сбегу. Если случится несчастье, катастрофа — я останусь с вами, чтобы видеть всё происходящее своими глазами, я буду представлять интересы всех и каждого. Я буду с вами, как тогда во Вьетнаме, и в одной руке у меня будут бинты для перевязки раненых, а в другой — винтовка, я буду с вами, чтобы показать: настоящий американец не бежит.