Библиотека приключений - [4]
:
«За домом Гинзбургов постоянно следили. Квартира на этаж ниже, как и квартира на одной с ними площадке, была специально оборудована под прослушку. Мы не сразу это поняли, ясно это стало только тогда, когда Арина стала съезжать, потому что женщина снизу стала съезжать одновременно с ней. Я своими глазами видела, как из квартиры этой соседки выносили диван с железной биркой, какие ставили на мебели в учреждениях: там все было обставлено казенной мебелью».
Александр Подрабинек:
«Демонстративная слежка за мной началась осенью 1977 года и продолжалась полгода непрерывно, они не отпускали меня ни на минуту. Сначала их было четверо, потом, когда я в первый раз от них убежал, их стало восемь. Это был вид психологического давления, хотели оказать сильный прессинг: с одной стороны, чтобы я оставил диссидентскую деятельность, с другой — чтобы я эмигрировал. Тем не менее мне удавалось от них сбегать, когда было надо. Первый раз я от них ушел, когда был у знакомых в квартире на девятом этаже. Эти стали ждать внизу у подъезда. А у моих друзей в этом же подъезде на первом этаже были знакомые, и они попросили возможности воспользоваться их окном, которое выходило в палисадник. Я и воспользовался, потому что мне надо было срочно лететь в Запорожье в психбольницу к одному заключенному, оказать ему помощь, передать информацию. Когда мы потом встретились с ними, они были очень недовольны, грозили побить, сбросить под поезд в метро.
Дело в том, что, если они меня упускали, их лишали премии, ставили на круглосуточное дежурство, пока «объект», то есть я, не будет найден. Мне потом рассказал об этом один из них. Узнав, что у них из-за меня неприятности, я прямо им говорил: будете наступать мне на пятки — я от вас просто уйду. Это действовало. Один раз я от них ушел просто в наказание — они стали себя вести потише».
Будьте готовы к тому, что против вас устроят провокацию в такси
Наталья Горбаневская:
«Мне вспоминаются смешные истории: о том, как мама Гали Габай во время обыска утопила в кастрюле материалы к 11-му выпуску «Хроники», или о моих обысках 1969 года. На одном они прозевали целую сумку самиздата, который я благополучно увезла в Сибирь; на другом — в ящике письменного стола и кармане зимнего пальто — материалы к тому же злосчастному 11-му номеру».
Будьте готовы к тому, что в вашу квартиру проникнут неизвестные
Александр Подрабинек:
«Прямых нападений на меня не было. Наоборот даже, когда случался какой-то конфликт, они тут же встревали. Как-то раз на остановке возникла обычная уличная перепалка — они мгновенно налетели, стали показывать удостоверения ОБХСС, Угрозыска (своих они никогда не показывали). Они боялись, что их обвинят в провокации. Другое дело — если провокация запланированная. А если случайная, им, конечно, не нужно было, чтобы их обвиняли».
Александр Лавут:
«Явную слежку за собой я стал замечать года с 1977-го. По улицам за тобой ходили обычно двое, останавливались, разглядывали какую-нибудь витрину. Если это женщина, то она могла менять внешний вид — сначала в белой шапочке, потом без шапочки, потом в черной шапочке. Если ты спускаешься в метро, то бригада должна быть больше, не менее четырех человек. Двое должны быть в метро: скажем, один садится вслед за мной в вагон, а я в последний момент выскакиваю из вагона — значит, второй должен оставаться на перроне. На той остановке, где я выйду, меня уже ждут. Даже если я иду по какому-то стандартному маршруту — из дома на работу, — все равно доведут и до работы. После работы — обратно. Когда это было внове, я на работе пару раз в шутку сказал, что пришел под охраной, но по взглядам коллег понял, что они решили, будто у меня паранойя. Некоторые, правда, знали, что есть причины за мной следить».
Будьте готовы к тому, что ваши разговоры могут подслушивать
Никита Петров, историк, заместитель председателя совета научно-информационного и просветительского центра «Мемориал»:
«Самое изощренное моральное и психологическое давление — это профилактические действия: человека вызывают, предупреждают, что если он будет и дальше действовать так же, то попадет в еще худший переплет, либо воздействуют на него с помощью окружения. Согласно официальным данным из отчетов КГБ, в год было 15—20 тысяч случаев такой профилактики. Кого-то посадили, кого-то уволили с работы.
С психологическим воздействием было сложно бороться. Даже если представить себе, что кто-то пожалуется в прокуратуру на то, что его запугивал какой-то сотрудник, то трудно дознаться, что это был за сотрудник: чаще всего они не представлялись или говорили только имя и отчество, а то и вообще называли вымышленные фамилии.
Любая агентурная, следственная активность была незаконной, потому что не существовало закона об оперативно-розыскной деятельности. Все эти мероприятия регламентировались только приказами КГБ.
Людям угрожали, что будут проблемы у родственников, взывали к здравому смыслу: будешь вести себя покладисто и прилично — может быть, ничего тебе и не будет. Признал свою вину, раскаялся публично, что называется, разоружился перед партией, сотрудничал со следствием — и тебя помилуют или по крайней мере ограничатся ссылкой вместо тюремного срока. Для КГБ было важно показать, что эти люди на самом деле просто ошибались, а теперь готовы признать свою ошибку, и у них нет оснований выступать против советской власти, а кто выступает, тот просто ничего не понимает. Пропагандистское влияние было важнее, чем посадить или сгноить в тюрьме кого-то. В этом принципиальное отличие от сталинского времени, когда преступника сажали вне зависимости от того, раскаялся он или нет».
