Библиотека приключений

«Оружие подбрасывали, это была распространенная практика. Мне, например, как-то раз пытались подбросить пистолет. Это было в ссылке, в Якутии. Приходил знакомый, который, как выяснилось довольно скоро, работал и на них, стучал. Попросил меня спрятать пистолет в детской колясочке — у меня в ссылке родился старший сын. Я отказался, разумеется. Иногда предлагали валюту подержать или поменять, а валюта была запрещена.

В отношении Славы Чорновила — такой был украинский диссидент, много сидевший, — устроили провокацию с участием одной дамы. Она познакомилась с ним в ресторане, когда его послали в командировку в соседний район и он ужинал в гостинице, где поселился. Подсела к нему, завела разговор про украинскую литературу, поэзию. Дама красивая была. Потом они решили продолжить разговор в номере, это была ее инициатива, но он не отказался — насколько я понимаю, никаких романтических намерений у него при этом не было. А потом она в какой-то момент сняла с себя джинсы и начала истошно кричать. Ворвалась толпа милиционеров и людей в штатском, и Славу приговорили к нескольким годам лишения свободы за попытку изнасилования».

«Во время следствия собирался «материал интимного характера» — например, всем допрашиваемым упорно задавали вопрос, кто отец детей Горбаневской. Но это было скорее смешно, чем страшно. Угрожали: «У нас есть тюрьмы, где держат женщин с детьми», — чтобы я, мол, не надеялась, что меня не посадят. Но меня это только утешало: разлучиться с ребенком я никак не хотела».

«Я выходил из метро «Маяковская» и собирался звонить из автомата, как вдруг ко мне подошел какой-то человек и начал что-то угрожающим тоном говорить — якобы я его задел на Курском вокзале. Я повесил трубку, пошел, но он от меня не отставал, дергал за рукав, угрожал. Я сначала подумал, что он пьян, он действительно пошатывался — но при этом от него ничем не пахло. Мимо проходил милиционер, я пожаловался, что этот человек ко мне пристал. Милиционер не отреагировал. И тут я увидел, что за мной стоит еще один человек и вроде как подает этому «пьяному» знак — и тот мгновенно испарился. Было понятно, что вся эта история — намек на то, что ко мне можно применить и физическое воздействие, «физику».

«Осуществлялось, например, давление через детей. У Гинзбурга (Александра Гинзбурга, одного из учредителей МХГ. — БГ) были маленькие дети — семи и пяти лет. Когда Алика уже отправили в США, на его старшего сына пыталась наехать черная машина. Потом младший сын гулял во дворе, и в него явно чем-то прыснули, потому что, когда он пришел домой, у него был сильный приступ, удушье».

«Году в 1979-м ко мне пришел человек и рассказал историю, которая показалась мне подозрительной, но я не решился сказать, что не верю. Тем более в его легенде были достоверные элементы. Он сказал, что недавно освободился, находился в командировке в Омске, где его задержали по какому-то подозрению и препроводили в камеру, где сидел заключенный Владимир Дворянский, которого доставили в качестве свидетеля на суд Мустафы Джемилева (борца за права крымских татар. — БГ). Это было странно: человек, которого взяли с воли по подозрению, не мог находиться в одной камере с отбывающим наказание. Дворянский якобы дал ему письмо для Сахарова. А Сахаров якобы сказал этому моему гостю, чтобы он лучше отнес письмо мне, поскольку я занимался крымскими татарами. Но передать мне письмо он отказывался и просил помочь уговорить Сахарова взять письмо. Рассказывал, что, чтобы письмо не нашли при обыске, он свернул его мелко-мелко и засунул под зубной протез. Тем не менее я, к сожалению, не возразил против того, чтобы он пришел еще. И в первый раз у меня не было мысли не впустить его в квартиру. Он еще неоднократно навязывал мне встречи. Предлагал помочь написать письмо Дворянскому тайнописью — на мокрой бумаге палочкой. Я отвечал, что тайнопись известна всем, в том числе лагерной цензуре.

Вряд ли все это существенно повлияло на мою дальнейшую судьбу. Но формально дело, по которому меня арестовали в апреле 1980 года, было возбуждено на основании переданного в КГБ заявления этого самого моего гостя, гражданина Ефройкина. В заявлении говорилось, что он, дескать, случайно познакомился со мной возле синагоги — видимо, ему это продиктовали. В дальнейшем я якобы рассказывал ему разные нехорошие вещи, и он понял, что имеет дело с антисоветчиком, человеком опасным, и посчитал, что его гражданский долг — заявить об этом. А на суде его не было — это второе мое упущение: надо было настойчиво требовать его присутствия».