Библиотека плавательного бассейна - [46]

— Чарльз! — громко позвал я.

— Ради Бога! — В ответе, прозвучавшем где-то совсем рядом, слышалось отчаяние. — Откройте эту чертову дверь… прошу вас!

Не успел я сообразить, в чем дело, на что вряд ли потребовалось больше секунды, как снова раздался тот приглушенный стук, который я слышал раньше. Подойдя к небольшой двери, я подергал за ручку и мгновение спустя с трудом повернул медный ключ. Дверь запирали редко, но замок, к счастью, еще работал. Чарльз был не очень рад. Он отошел к противоположной стене комнатки — очевидно, гардеробной — с комодом, открытым платяным шкафом и угловым умывальником, к которому и прислонился — побагровевший, с развязанным галстуком и расстегнутым воротничком, перепуганный и в то же время явно взбешенный. Старик напоминал мне боксера, загнанного в угол, но считающего своим долгом перейти в решающую и роковую атаку. Меня он не узнавал.

— Где Льюис? — Даже задавая вопрос, он, казалось, смотрел сквозь меня. Он говорил задыхаясь. — А Грэм ушел?

Я двинулся к нему, раскрыв объятия, но он шагнул вперед, не намереваясь ни здороваться, ни успокаиваться. Шатаясь, он прошел мимо, а я повернулся, чтобы его поддержать, но в результате попросту схватил за плечо и вышел вслед за ним в спальню. Там старик попытался поднять с пола опрокинутый набок стул. Казалось, эта задача ему не по силам, и я поспешил на помощь.

— Чарльз, это я, Уильям.

Старик не обращал внимания на мои слова до тех пор, пока не поставил стул, и лишь тяжело опустившись на него, молча, пристально посмотрел на меня.

— Они ушли, — сказал он после того как я сел перед ним на корточки и, улыбнувшись, с волнением взглянул на него. — Они заперли меня там… а может, это Льюис. Не хотел, чтобы я ввязывался. Только посмотрите на эту комнату.

Уже силясь подняться, Чарльз все-таки протянул мне руку, и я почувствовал, что в нем произошла перемена: хоть и не осмыслив еще логику событий, он смирился с моим присутствием. Положив левую руку мне на плечи, он навалился на меня всем своим немалым весом, и мы, словно парочка пьяных собутыльников, поковыляли к кровати. Когда мы добрались до нее, он вытянул другую руку, и этот красноречивый жест говорил об удивлении и отчаянии.

Дело в том, что на кровати лежала безликая фигура человека в натуральную величину, с нелепой панамкой на большой голове. Это было всего-навсего примитивное чучело из тех, которым школьники придают вид своих фигур, якобы спящих в полутьме покинутой спальни, однако при свете летнего дня оно — то есть постельные принадлежности, набитые бельем — представляло собой вызывающе оскорбительное зрелище. На чучело был петлей наброшен — и выставлен напоказ поверх покрывала — галстук Старой Уайкхемской школы, неумело завязанный, который на минуту воскресил в памяти то, как давным-давно, когда я был маленьким, мама каждое утро завязывала мне галстук перед зеркалом, стоя у меня за спиной. Вокруг были в художественном беспорядке разбросаны лепестки красной розы, а на легком белом покрывале, в том месте, где у чучела якобы находилось сердце, расплылось рыжевато-красное пятно, по цвету и вправду похожее на давно высохшую кровь. Я протянул руку и взял маленький пузырек, стоявший на ночном столике: это был ванильный экстракт.

Мы немного поглазели на всё это, после чего Чарльз отвернулся, а я, усадив его на край кровати, растерзал чучело, швырнув панамку на кресло и сложив галстук.

— Вы, наверно, узнаёте этот галстук, — сказал Чарльз на удивление бесстрастно. Я улыбнулся. — Состояние плачевное, да?

И в самом деле, именно такое общее состояние комнаты, в которой явно была драка, и поразило меня, когда я вошел в первый раз. Композиция, любовно созданная на кровати, причудливо контрастировала с покосившимися картинами, опрокинутыми безделушками и содержимым выдвижных ящиков, разбросанным повсюду.

— Еще одной подобной мелодрамы я не перенесу, — сказал Чарльз.

Хотя я сгорал от любопытства, мне очень не хотелось ни расспрашивать Чарльза о том, что произошло, ни выяснять, за что его подвергли такому унижению. Я помог ему снять пиджак и туфли и уложил его на подушку, только что служившую имитацией его головы. Уснул он моментально, словно под гипнозом.

5

Первую партию Чарльзовых бумаг мы запихнули в старый портфель. Входя с ним в метро, я чувствовал себя молодым школьным учителем, везущим домой сумку, до отказа набитую учебниками и сочинениями. Груз был тяжелый, и, стоя в переполненном вагоне, я держал портфель за обугленную ручку, обмотанную для пущей прочности черной изоляционной лентой и немного липкую на ощупь.

На «Тоттнем-Корт-роуд» в вагон вошел молодой человек, и я сразу узнал в нем того жилистого субъекта, за которым Джеймс пытался приударить в душевой. Он загорел еще сильнее, чем прежде, и в этом загаре было нечто волнующее — как и в большом хуе, весьма живописно выпиравшем под легкими хлопчатобумажными брюками, а также в контрасте толщины этого органа с худым, упругим телом. На плече у парня висела спортивная сумка, и судя по ровному блеску на лбу, он ехал из «Корри», где принял душ. Он стоял напротив, у двери, и мы довольно долго пристально смотрели друг на друга, после чего оба скромно отвернулись, хотя и с явным намерением тут же оглянуться вновь. Так и возникло неожиданное стремление к сексу.