Библиотека Дон Кихота - [51]

Воронов живо представил, как они живут с женой в таком вот коттедже и почему-то без детей.

Может это и есть то, что их ждет после смерти? Может коттедж на краю другого невидимого мира и будет последней главой в его так называемом Романе, в его Книге?

Бред. Чушь. Совсем спятил. При чем здесь конкретная, реальная жизнь и какая-то там Книга, которую он так мучительно выдумывает, сам не зная зачем?

— Пойдем! — скомандовал жене Воронов и резко двинулся по направлению к свету, то есть к центральной части поселка Чамюва.

— Пойдем, так пойдем, — согласилась жена и побрела следом.

Из тьмы вышли на освещенную улицу. Пошли вдоль закрытых магазинов. Не сезон. Все опустело. Прошли почти всю улицу. Мимо промелькнула какая-то маленькая женская фигура. Со спины окликнула их по-немецки.

Воронов автоматически перешел на английский. Обернулся.

Женщина действительно оказалась небольшого роста, худая, лет 55. Она мило улыбнулась. Ошиблась. Приняла их за своих соотечественников, за немцев. В основном только немцы в это время года здесь и отдыхают. Воронов почувствовал легкий запах спиртного, но не придал этому значения. То, что незнакомка была слегка пьяна, супруги на этот счет сошлись во мнении лишь в самом конце вечера, уже у себя в номере, готовясь ко сну.

Перешли на английский. Немка спросила: откуда они? Из России. Удивление. О русских здесь сложилось другое представление: они даже внешне на них не похожи. И вдруг немка пригласила их подняться по узкой винтовой лесенке к себе домой на второй этаж. Объяснила, что муж у не турок, что он вообще ни на каком языке не говорит, кроме своего родного, турецкого, что она будет рада угостить русских настоящим турецким чаем. Согласились. Поднялись. Муж-турок сидел у телевизора и смотрел футбол. Это оказалось какое-то убогое жилище в одну маленькую комнату. Турок еле скрыл свое недовольство. Жена-немка, да еще поддающая, явно ему слегка надоела. Но он смог все-таки выжать из себя подобие улыбки и предложил жестом сесть: мол, что с вами сделаешь, если у меня, у мусульманина, жена пьет.

Воронов с женой уже захотел было уйти, но говорливая немочка, сбиваясь с плохого английского то на немецкий, то на турецкий, пустилась расспрашивать русскую пару и говорить о каком-то караван-сарае, расположенном непосредственно на берегу моря, где выступал некий фольклорный ансамбль и совершенно потрясающе пела одна турчанка. Причем, все это шоу предназначалось исключительно для мужчин-строителей, гастарбайтеров-курдов, нанятых в качестве дешевой рабочей силы для возведения новых отелей к летнему сезону.

Неожиданно на пороге этой убогой квартирки появился еще один турок, и Воронов с женой всерьез задумались о собственной безопасности. Вместо удобного домика на берегу моря все могло закончиться элементарным ограблением русских туристов. «Такой финал в романе тоже возможен, — мелькнуло в голове Воронова. — Сам виноват. Не надо слушать пьяных немок на улице, да еще решивших выйти замуж за турка».

Но вновь явившийся оказался соседом и другом семьи, который через пень колоду говорил по-русски. Представился друг семьи Мишей. Он занимался туризмом и зарабатывал тем, что возил маленькие группки по местным античным развалинам.

Совсем неподалеку, по словам Миши, находился вход в Ад. «Ого! — подумал Воронов. — Прямо скажем, неожиданный сюжетный ход». Оттуда, из этого входа в преисподнюю, уже в течение нескольких тысячелетий бил пламень, о происхождении которого никто ничего не знал. Вся округа была буквально переполнена древними артефактами и античными развалинами.

«Можно сказать, роман начинает писаться сам собой и, как болезнь, входит в определенную стадию недуга. Самому даже становится интересно, чем все это закончится», — тихо бредил про себя профессор Воронов.

А Миша, между тем, продолжал рассуждать о незлобивом турецком характере. Рассуждать по-русски, утверждая, что здесь, в Турции, дружно живут даже кошки с собаками. В качестве доказательства он показывал некую фотографию, на которой бездомные животные дружно жрали с голодухи что-то на помойке, забыв на время о природной вражде.

— Мы, турки, понимаем, — утверждал Миша, — что все, все люди. Кроме курдов, конечно. Курды не люди. Это верно.

Воронов спорить не стал, и лишь муж-турок, который ровным счетом ничего не понимал, грозно на своем родном языке попросил всех заткнуться, потому что в это время его любимой команде как раз забили победный гол.

Жена-немка, не обращая ни малейшего внимания на грозный окрик мужа, продолжала рассказывать, сбиваясь на все три языка сразу, о некой местной диве, которая, по ее словам, бесподобно поет и играет на какой-то длинной национальной трубе в местном шалмане для гастарбайтеров. Немка попросила Мишу, чтобы он обязательно свел в шалман ее новых русских знакомых. Миша опасливо по-турецки спросил у хозяина дома, стоит ли вести в шалман русских. Хозяин дома недовольно оторвался от телевизора, не сразу уловил суть вопроса, а затем выразительно закатил глаза и повертел указательным пальцем у правого виска.

Воронов и его жена Оксана поняли, что шалман с музыкой не для них и что тетка с трубой будет веселить кого-то другого.