Беззумный Аддам - [20]

Кроме этого, можно было есть, спать и, если повезет, попрыгать в койке с какой-нибудь девчонкой из «Медведелёта» – только выбирать осторожней, потому что некоторые нервно реагировали на авансы, а другие были уже заняты, а в драки Зеб старался не ввязываться. Зеб никогда не видел особого смысла в том, чтобы кататься по полу в баре, сбивая табуретки, с каким-нибудь дебилом, считающим, что он навеки застолбил телку, потому что у него выдающийся член и ямочки на щеках. У такого дебила мог оказаться нож. Пистолет – уже вряд ли, потому что как раз в это время ККБ начала конфисковывать огнестрельное оружие под предлогом заботы о безопасности населения (на самом деле ККБ хотела, чтобы техническая возможность убивать на расстоянии была только у нее). Кое-кто – владельцы «глоков» и других фирменных пушек – прятали их, закапывали в землю, на случай если вдруг понадобится. Но именно по этой причине было маловероятно, что пушка окажется у человека при себе. Хотя в северных гребенях не очень уважали законы и всякие там инструкции. На севере границы закона всегда чуточку размыты. Так что полной гарантии никто не дал бы.

Итак, девчонки. Если на личике (кругленьком или не очень) читалось «Отвали», Зеб отваливал. Но если кое-кто под покровом темноты забирался к нему в койку, стоящую в комнате общежития, Зеб и не думал возражать. Ему с детства внушали, что в смысле нравственных принципов он недалеко ушел от таракана, а он старался не обманывать чужие ожидания. Кроме того, отвергнуть авансы девушки – значит нанести ей тяжелую моральную травму. Не все эти девушки при свете оказались бы красавицами, но у одной была потрясающая мягкая попа, а у другой сиськи как два шара для боулинга в авоське, а…

– Слишком много информации, – говорит Тоби.

– Не ревнуй. Они все умерли. Неужели ты будешь ревновать к кучке мертвых женщин?

Тоби молчит. В воздухе между ними висит сексапильный труп Люцерны, когдатошней сожительницы Зеба, – невидимый, неупоминаемый и, насколько известно Тоби, скорее всего непогребенный.

– Живым быть лучше, чем мертвым, – говорит Зеб.

– Не буду спорить. С другой стороны, никогда не знаешь, пока сам не попробуешь.

Зеб хохочет.

– У тебя тоже потрясающая попа, – говорит он. – Только не мягкая. Очень компактная.

– Расскажи про Чака.

Чак появился в штаб-квартире «Медведелёта», словно вошел на цыпочках в запретную комнату, но с таким видом, словно имел на это полное право. Крадучись, но уверенно. Зебу показалось, что у Чака одежда слишком новая. Он был как только что из магазина спортивно-охотничьего снаряжения – кругом сплошные молнии, застежки-липучки и клапаны карманов. Как навороченный видеопаззл. «Раздень этого человека, найди лепрекона, и выиграешь приз». Никогда не доверяй человеку в новой одежде.

– Но должна же одежда когда-нибудь быть новой, – говорит Тоби. – Во всяком случае, тогда – должна была. Когда она только с фабрики, она всегда новая.

– Настоящие мужчины умеют запачкаться с головы до ног за секунду. Достаточно поваляться в грязи. Кроме одежды, у него были слишком большие и слишком белые зубы. Когда я вижу у человека такие зубы, мне всегда хочется аккуратно постучать по ним бутылкой. Проверить, не вставные ли они, и посмотреть, как они будут крошиться. У моего папочки, преподобного, были такие. Он их специально отбеливал. Эти зубы и загар – все вместе было похоже на рыбу-удильщика, что живет в глубинах океанов, или на голову дохлой лошади, давно лежащую в пустыне. Когда он улыбался, становилось хуже.

– Не надо вспоминать о детстве. Ты впадешь в меланхолию.

– «Вредна для дела печаль, скажи печали «прощай»? Детка, не надо среди меня проповедовать.

– Мне это, во всяком случае, помогает. Отгонять печаль.

– Ты уверена?

– Так что там с Чаком?

– Так вот, Чак. У него были какие-то такие глаза. У Чака. Как ламинированные. Жесткие и блестящие. Словно прикрытые прозрачной заслонкой.

Когда Чак впервые появился в столовой с подносом в руках и спросил разрешения подсесть, он оглядел Зеба с ног до головы – вот этими вот ламинированными глазами. Словно штрихкод сосканировал.

Зеб посмотрел на Чака снизу вверх. Не сказал ни да, ни нет – только хрюкнул (что можно было истолковать и так, и эдак) и стал дальше сражаться с загадочным резиновым подобием сосиски у себя на тарелке. Можно было ожидать, что Чак начнет расспрашивать – кто ты такой, как сюда попал и так далее, – но он избрал другую стратегию. Он начал с «Медведелёта». Сказал, что это потрясная шарага. Но поскольку Зеб не начал в ответ кивать и восторженно угукать, Чак намекнул, что оказался тут лишь по причине временной черной полосы в своей жизни – ну знаешь, пришлось залечь на дно, пока буря не уляжется.

– А что ты сделал? Поковырял в носу? – спросил Зеб, и Чак заржал, показав зубы дохлой лошади. Он сказал, что догадался: «Медведелёт» – это для парней, которые, ну, знаешь, что-то вроде Иностранного легиона.

– Иностранного чего? – переспросил Зеб, и на этом разговор закончился.

Впрочем, грубость не помогла избавиться от Чака. Он отступил, но остался вездесущим. Например, Зеб сидел в баре и старательно работал над завтрашним похмельем – и вдруг рядом появлялся Чак, набивался в друзья и говорил, что следующая за его счет. Или Зеб отливал в сортире, и вдруг рядом появлялся Чак – материализовался, подобно эктоплазме, за две кабинки от него; или Зеб заворачивал за угол в злачном квартале Уайтхорса, и вдруг не кто иной, как Чак в этот самый момент заворачивал за соседний угол. Зеб не сомневался, что Чак в его отсутствие копается у него в шкафу.