Клодия отвернулась, заново сраженная неизбежным выводом: перед нею не людоед, порожденный ее беззащитным воображением, а живой, дышащий человек, который испытал страдания и, преодолев их, стал еще сильнее. Человек чести.
Она сглотнула слюну.
– Морган, я…
– Позвольте вмешаться?
Сказала бы она ему чистую правду тут же, посередине площадки для танцев? Клодия не была уверена, пока ускользала с Марком, ощущая прилив слабого облегчения при новой отсрочке.
– О чем это вы так напряженно разговаривали? А за столом и двух слов друг другу не сказали…
Марк вмешался скорее из любопытства, а не из желания танцевать, с иронией подумала Клодия. Правда, почти все свои речи она умышленно обращала к Марку, но это была тактика, порожденная страхом. Одно присутствие Моргана Стоуна подрывало ее обычно лощеную самоуверенность.
– А я думала, вы хотели, чтобы мы сошлись, – легко возразила Клодия, поворачиваясь так, дабы не видеть того, кто, уступив ее с понурым – видом, по-прежнему стоял на краю площадки.
– Сошлись, да не разошлись вовсю, – чудовищно скаламбурил Марк, ухмылкой неприятно напоминая отца. – Должен предупредить вас, Клодия, что по женской части у отца не ахти какая репутация. Очень уж он любит конкурировать. Противостоять вызову попросту не может, а когда победит, то как будто теряет интерес…
– И, по-вашему, я для него – вызов? – спросила Клодия, внутренне содрогаясь.
– Ну, в вас есть нечто этакое не-тронь-меня, даже в платье, до которого так и подмывает дотронуться, – поддразнил он, проводя ладонью по зеленой, как листва, ткани у нее на бедре. – А отец терпеть не может, если ему что-нибудь запрещают…
– Почему-то я не могу себе представить вашего отца как дамского угодника, – неловко пробормотала Клодия, сознавая, что если Морган следит за ними, то, разумеется, превратно поймет поглаживание по бедру. – Прежде всего, не та у него внешность…
– Уж кто-кто, а вы, – рассмеялся Марк, – должны бы знать, что книгу по обложке не судят. Но вы правы, он таким и не был. Дело в том, что он крайне целеустремлен. Если чего-то захочет, не отстанет, пока не добьется. А многих женщин эта аура сдерживаемой агрессии крайне влечет. Бывало, я приводил домой подружек, а они посмотрят разок на отца и из кожи лезут вон, только бы он обратил на них внимание.
– И обращал? Или это была одна из причин вашей ссоры? – не могла не спросить Клодия.
– Может быть – подсознательно… – медленно признал Марк, будто прежде об этом и не задумывался. – И не то чтобы он их поощрял. Видимо, в те дни его отчужденность особенно к нему влекла, так как он со всеми держался на расстоянии, даже со мной. О, он уделял мне внимание, когда находил время, и я получал все самое лучшее, но никогда по-настоящему не ощущал себя частью его жизни в реальном внешнем мире, в деловом мире, который, по всему, так волновал и удовлетворял его. И так как он боялся, что в ожидании наследства я избалуюсь, он меня легко к себе не допустил бы. Я всегда оставался бы его сыном, его долгом, его ответственностью – и никогда равным ему, никогда тем, с кем бы он мог разделить эту ответственность. Он был неспособен кого-либо сделать своим представителем, всегда ему необходимо управлять всем самому. Видимо, на какое-то время я сделал его жизнь адом, пытаясь привлечь его внимание и в то же время выйти у него из-под контроля. Вы его прежде не знали, поэтому не можете себе представить, до чего же он изменился за последние несколько лет. Сам еле верю. Теперь он развлекается с таким же усердием, с каким трудится… он как будто… не знаю… менее отчужденный и замкнутый, более… более…
– Мягкий? – с кривой усмешкой подсказала Клодия.
– Мягкий! Во-во, похоже, именно так. Мягкий! Более… доступный. Это я насчет женщин и имел в виду… он предается светской жизни едва ли не с таким же напором, с такой же агрессивностью, с какой занимался делами.
– Вы как будто его не одобряете, – заметила Клодия: ее позабавил обмен ролями. – Теперь, когда вы в конце концов на него работаете, неужели, по-вашему, он уделяет своей деятельности недостаточно внимания?
– Не на него, а с ним: я теперь его равноправный компаньон, – поправил Марк, причем его светло-карие глаза засверкали от юношеской надменности. – Я поверить не мог, когда он согласился добавить слова «… и сын» к названию фирмы. Нет, я не понимаю, почему это он хочет, чтобы остепенился я, пока он так весело проводит время.
– Серита, – догадалась Клодия. Марк поднял голову, как бы в ожидании критики, а затем сконфуженно пожал плечами.
– Она – славная девочка, но если отец думает, будто я женюсь лишь для того, чтобы снабдить его внуками, пока он еще не одряхлел и способен получать от них удовольствие…
Клодия побелела, споткнулась, и, прежде чем она успела сохранить равновесие, Марк выхватил ее из толпы.
– Извините! Вам, видимо, надоело катать камни по площадке? Я вижу, что десерт прибыл, так что можно и вернуться к старику…
Клодия позволила Марку заботливо усадить себя перед аппетитным сооружением из свежей малины, украшенной стеблями из белого и темного шоколада так, чтобы походить на букет роз.
Однако есть расхотелось.
