– Думаю, я влюбился.
Погруженная в утреннюю газету, Мэгги Коул и бровью не повела на заявление мужа.
– Очень мило, – пробормотала она рассеянно и невнятно, поскольку рот был занят тостом из обдирного хлеба, а мысли – проблемой, удастся ли заглянуть на рекламируемую распродажу обуви между временем, назначенным у парикмахера, и обедом с Джуди Прентис. Обувь была слабым местом Мэгги, и, хоть ей никогда в жизни не приходилось думать об экономии, комбинация ОБУВЬ и РАСПРОДАЖА в броской рекламе обладала неотразимой притягательностью.
– Мэгги! Ты меня слушаешь? – Финн потянулся через стол, вырвал газету и швырнул на черную плитку, которой был выстлан пол их обеденного алькова. – Я сказал, что влюбился.
– Ты сказал: «Думаю, что влюбился», – поправила Мэгги, переводя взгляд со своего скудного завтрака на остатки обильной трапезы мужа. Нечестно, что Финн может есть как ломовая лошадь и сохранять самую изысканную фигуру, а Мэгги достаточно взгляда на шоколадку, чтобы набрать десять фунтов веса.
– Думаю – следовательно, люблю, – сказал Финн с непринужденной улыбкой, которая сражала женщин, как кегли. Шести футов ростом, с голубыми глазами, волосами цвета старого золота, лицом и фигурой бросавший вызов греческим богам, Финиан Коул мог получить – и, вероятно, получал – любую женщину, какую только хотел. У него были все основания стать закоренелым распутником.
Но он им не был. Он был… просто Финн. Распутник, конечно, но очень милый.
– Я серьезно, Мэгги. Я наконец влюбился.
– Поздравляю. Кто на этот раз? Спасибо, Сэм. – Мэгги улыбнулась сухощавому, темноволосому лакею приятной наружности, поднявшему газету и положившему возле ее тарелки, попутно третий раз налив ей кофе. – Как насчет второго тоста?
– Я сожалею… – Судя по виду, Сэм Ист не испытывал ни малейшего сожаления, и скорбный взгляд ее темно-карих глаз на слугу не действовал. Слишком много калорий.
– Но я же всегда съедаю два!
– Когда я знаю, что вы не станете жульничать за обедом, – да.
– А с чего ты взял, что я стану жульничать? – возмутилась Мэгги.
– Вы, кажется, просили меня заказать столик? Русская чайная… блины со сметаной и икрой?
Если бы Мэгги была способна краснеть, она бы покраснела. А так она только нахмурилась.
– Я собиралась съесть только один.
– Разумеется. А я собираюсь объявить себя принцем Уэльским.
– Если позволите, ваше высочество, – вмешался в перепалку Финн, – я хотел бы поговорить с женой наедине.
– Конечно, сэр. – Сэм попятился, кланяясь, в белизну своей кухни, сопровождаемый хихиканьем Мэгги. Сэм и Финн были ровесники и, несмотря на разницу в социальном положении, достаточно расположены друг к другу, чтобы не стесняться во взаимных колкостях.
– Мэгги, ты можешь быть серьезной? Дело нешуточное.
– Извини, дорогой. – Мэгги сделала серьезное лицо и смиренно сложила руки на коленях. – Ты собирался рассказать о новом свете в туннеле твоей жизни.
– Единственном свете. Теперь уже все по-настоящему. Я не просто влюбился – я люблю ее.
На этот раз в голосе мужа не было триумфа – только спокойная уверенность, мгновенно отбившая у Мэгги желание шутить. Она озадаченно всматривалась в безупречно красивого мужчину, с которым вот уже пять лет садилась за стол каждое утро. Финн, чьи манеры и внешность всегда были вне возраста, вдруг обрел в ее глазах ореол зрелой мужественности. В свои двадцать четыре года он не обзавелся ни одной складкой на лице, украшенном патрицианским носом, ни одной морщиной на чистом лбу, которому бесстыдно льстила небрежно спадавшая прядь густых светлых волос. Только циничные голубые глаза выдавали определенного рода опыт, однако этим утром в них не плясали издевательские огоньки. Они были прозрачными, почти безмятежными, и на мгновение Мэгги пронзила острая зависть.
– Ты уверен? – медленно спросила она, хотя уже знала ответ.
Финн очнулся от задумчивости и отвечал почти покаянно:
– Да. Абсолютно. Я не могу жить без нее, Мэгги. Я не хочу жить без нее. Я хочу, чтобы она стала моей женой, матерью моих детей.
Вот он и, наступил, момент истины. Смешно, но Мэгги всегда казалось, что первой влюбится она, а не Финн. Да и он думал так же. В конце концов, именно Мэгги в их тандеме была романтичной натурой, импульсивной оптимисткой. Финн был циник, закаленный заботами о построенной его дедом торговой империи и суровой необходимостью соответствовать образу Блистательного Плейбоя, созданному светскими колонками финансовых газет.
– О, Финн, я так рада! – Мэгги потянулась через стол, чтобы с чувством потрепать ему руку. При этом ее густые черные волосы, свободно падающие до плеч, прошлись по тарелке, собирая хлебные крошки. – Кто она? Я с ней знакома? Что-то не замечала, чтобы ты встречался с кем-то чаще, чем с другими… на прошлой неделе ты обедал с тремя разными женщинами…
– Маскировка, – ухмыльнулся Финн. – Все три свидания – деловые.
Мэгги выпрямилась и нетерпеливо отбросила волосы за спину, отчего крошки посыпались на темно-красный шелковый халат, подчеркивающий ее латинскую красоту – наследство матери-итальянки, которую она едва помнила.
– Маскировка? С чего это тебе понадобилась маскировка? – поморщилась она, и густая прямая челка легла на тонкие дуги бровей. – Финн, она ведь не замужем? Ты же не влюбился в чью-то жену?
