Безымянный раб - [4]

А как ещё прикажете реагировать на сон, в котором ощущаешь себя мелкой букашкой, лихим ветром занесённой на руку Бога или какого-то иного всемогущего существа, и это существо, словно забавляясь, поднимает тебя высоко-высоко на протянутой ладони и начинает звать. И зов этот протяжный, заставляющий вибрировать всё твоё существо. Зов, от которого хочется скрыться, зарыться куда-нибудь глубоко под пласты железобетона, чтобы тебя не достали те, кого зовут. Однако ты не можешь ничего сделать, ты не можешь даже пошевелиться… Но самое страшное в этом — понимание того, что так и должно быть. Ибо ты — дичь, дичь для охотника, который летит на зов, который отвечает на него своим криком. В этом крике сливаются в единый сплав ненависть, гордыня, торжество, ярость и мощь. Мощь, которую ты чувствуешь всеми фибрами своей души и которой просто обязан покориться.

И вот появляются охотники. Они рассекают пространство, широко раскрыв свои крылья, их стальные мускулы перекатываются под кожей, которую невозможно пробить оружием смертных, кошмарные когти готовы кромсать осмелившегося встать на пути, а глаза полыхают, словно капли первозданного огня, и испепелят всякого ослушника, непокорного их воле. Это знание появляется в твоей голове откуда-то извне, словно нашептываемое тебе на ухо мерзким змеиным шёпотом, в котором таится высокомерное презрение высшего существа к тебе и твоим жалким силам…

На этом месте Ярослав всегда просыпался. Такая чушь снится каждому человеку хотя бы раз в жизни, но ни один сон Ярослава не повторялся со столь завидной регулярностью. Причём с каждым разом он становился всё отчётливей и отчётливей. Позавчера этот сон приснился шесть раз, вчера — три, сегодня — всего один, и за это большое спасибо, знал бы, кого благодарить, уж не поскупился бы!

Наконец цитрамон нашёлся. Проглотив, не запивая, одну таблетку и сунув упаковку в сумку, Ярик пошёл готовить свой скудный завтрак — яичница с колбасой и чашка зелёного чая, вот и всё.

Разбив два яйца в глубокую тарелку и накрошив туда мелко порезанной колбасы, он начал всё это тщательно перемешивать, изредка поглядывая на часы.

— Не хватало ещё опоздать. — Странно, после того как он остался жить один, Ярослав часто разговаривал вслух. Какая-то пустота поселилась в стенах квартиры после отъезда родителей с сестрёнкой и братом в Америку, и эта пустота ощутимо давила на плечи, заставляя томиться от одиночества.

«Нет, не буду вспоминать. И так весь день испорчен, нечего портить его дальше, — для разнообразия Ярослав проговорил это мысленно. — Они сделали свой выбор, а я свой, и ничего тут не изменишь».

Быстро обжарив колбасно-яичную смесь и столь же быстро проглотив её, он в три глотка осушил чашку зелёного чая, похвалил себя за удачно выбранный вчера в магазине сорт и побежал одеваться.

«Хорошо хоть вчера не поленился брюки погладить», — с непонятным раздражением подумал он. По-быстрому одевшись и бегло проглядев ещё вчера заготовленную сумку — не забыл ли чего, — вышел из квартиры, закрыл дверь и подошёл к лифту. Кнопку вызова опять какие-то уроды закоптили спичками, все остальные кнопки ЖЭК недавно заменил на металлические, и они пока держались. Лифта опять не было довольно долго, кто-то на верхних этажах их двадцатиэтажки зажал двери, ожидая непонятно чего или кого.

«Как забодала эта страна с её вечным бардаком, — тоскливо заныло в душе Ярослава. — Неужели нельзя навести хоть где-то, хоть в такой малости порядок. Семья небось в Америке отлично себя чувствует».

«Остынь. Ты любишь эту страну, ты в ней родился, а бегут только трусы и предатели, которые отказываются от гражданства своей Родины, — внутренний голос, как всегда, вступился в защиту идеалов и убеждений, которые составляли моральную основу жизни Ярослава, — тебе просто тошно оттого, что этими предателями оказались члены твоей семьи, которых ты любишь и уважаешь. Несмотря на дикий скандал перед расставанием, ты их по-прежнему любишь».

Отец Ярослава — Клыков Владимир Фёдорович, профессор, доктор химических наук, год назад получил приглашение от одного крупного американского химического концерна. В руководстве концерна были столь сильно заинтересованы заполучить специалиста такого уровня, что выхлопотали гражданство для Владимира Фёдоровича и членов его семьи. Недолго думая, профессор принял решение и сделал ручкой кафедре родного университета, где получал целых пять тысяч рублей. Все члены семьи были в восторге, за исключением старшего сына, который считал, что контракт в фирме — это просто здорово, но смена гражданства недопустима и сопоставима с предательством. После нескольких довольно неприятных сцен с криками и хлопаньем дверьми родители решили уехать без Ярослава — взрослый, двадцать четыре уже, скоро аспирантуру закончит, как программист уже неплохие деньги зарабатывает. Так что годик-другой побесится, посмотрит на этот бардак, одумается и приедет к своим.

Но Ярослав одумываться и не собирался. С детства увлекаясь историей, он болезненно переживал все беды России, и самой возможности покинуть её навсегда просто не представлял. Особенно тяжело было слушать разглагольствования своих ровесников, которые, дескать, не были бы такими идиотами, как он, и у них просто дух захватывает при мысли о том, как они смогли бы зажигать в Америке, и вообще, Россию надо любить издалека, дабы она, не дай бог, не ответила тебе взаимностью. Что тут скажешь, поколение Ярослава было поколением тех, кто выбирает пепси и оздоровительные процессы, которые стали намечаться в России и до их, такого провинциального, Сосновска, пусть даже и областного центра, пока ещё не докатились.