Безвременье - [3]

Говорить об этом – всё равно что

говорить сто тысяч лет без права

переписки. Тысяч лет без права,

хоть на миг прерваться, хоть на слово

отклониться влево или вправо.

Не в земной и не в телесной власти

рассказать о той бескрайней силе,

но пытаться буду

даже после —

и в золе, и в слякотной могиле.

19

– Я увидел луч зеленоглазый,

в нем живые буквы слой за слоем…

– Интересно… у тебя зелёный?

Я там вижу красные глаза.

Вот и все, что мы тогда сказали.

Три страницы света пролистали

в сказочном альбоме бытия.

Извините за нелепость «я»

вылезшего автора в рассказе

о герое во вторичной фазе

безвреме́нья, на петле ремня.

Жизнь возле жизни

20

Что же было дальше,

что же дальше,

или после, или рядом, возле?

Что ни вспомню —

сладкий привкус фальши.

Этот самый горько-сладкий запах.

Жёлтая, моргающая осень…

Снова появились люди в шляпах,

и упала на бок цифра восемь.

Солнце в спицах велотренажёра,

рвущего реальность на полоски.

Собирали пазлы. Шум мотора

и голодных кошек отголоски.

Ночь сходила мимо, как на сцене.

Так же тихо наступало утро.

Никакого смысла нет в системе.

Во вселенной звёзды словно пудра,

сдунутая женственным гримёром.

Люди расползаются по норам.

Книги расставляются по полкам.

И сквозь взгляд со лба спадает чёлка.

Тени от фонарного столба

тоньше волоса и многократно дальше.

21

– Помнишь, у прекрасной португальши,

что училась с нами курсом старше,

был в глазах испуг и глубина,

словно бы дотронулась до дна

и забыла все слова и нравы.

Так она курила только травы.

И такой отравы, как она —

ни один, не то что ни одна,

не пускал по дребезжащей вене.

Ты ж торчишь, почувствовав в системе

перебой. И взгляда из окна

хватит для испуга и покоя.

Не запой у нас, мой друг, другое —

пробужденье от земного сна.

22

Вслед за осенью, как бы минуя зиму,

наступила новая весна.

Время выпало. Там ничего не помню.

За секунду дней наверно сотню

и полсердца отдал за коня,

чтоб дожить до следующего дня.

23

Ты как будто знал. И глазки ту́пил,

издавая мелкие смешки.

Под глазами чёрные мешки.

Банка водки и цыплёнок в супе.

Пили до ночи. И тут ты захотел

повидать жену. Их было много.

Плотские радости

24

Герой наш в женщинах искал

ни прелесть глазок или тела,

ни щедрость ласок, ни себя,

а то, что женщина хотела

в себе самой изобразить,

сыграть, напудрить, приукрасить.

Любую мог мой друг уластить,

себя позволив соблазнить.

Любил ли он? Кого любить?!

В нелепом, глупом и дебелом

ребёнке? Всё равно что мелом,

штрихом небрежным по доске,

наметить милую мордашку

с искринкой хитрой на соске

и сохнуть от неё в тоске.

25

Он был мудрей. И даже в школе,

когда замучили прыщи,

не дал рукам игривым воли.

Сказал себе: «Давай, ищи

решенье суетной тревоги».

И тут же подвернулись ноги

из класса старше, жаркий рот,

и он продвинулся вперёд

в своей практической науке,

что надо делать всё от скуки

и ни дай Бог наоборот…

26

Бесстрастно теребя за кудри

и глядя в мокрые глаза,

он был как свежая роса

на паутинке. Стрекоза

вокруг себя кружилась в утре,

в него как в зеркало смотрясь.

И паутины липкой вязь,

и паучка весёлый хобот…

Он знал, что даже жалкий хоббит,

земным наукам обучась,

всех аполлонов и сократов

в постельной битве втопчет в грязь.

«Брезгливость? – глупая уловка,

которой прикрывают лень» —

так порешил наш полукровка

и женской плоти пелемень

к пятнадцати годам откушал,

забыв томленье и прыщи.

27

Ах где они?! Ищи – свищи

тех страстных бабочек порханья,

румянцы, спёртые дыханья,

альбомы с тайнами души,

прекрасных принцев ожиданья,

и ручек нежные дрожанья

под простыней в ночной тиши…

28

Мне не в чем укорять героя.

Зачем болеть и голодать,

коль можно яблоко сорвать

и съесть, не нахлебавшись горя.

Цинично с глупостью играть?

Ещё циничней – ей поддаться.

Раз дурочки хотят играть,

так почему не поиграться?!

Они играются всерьёз!

Они готовы прыгнуть с крыши!

Принц их на остров не увёз,

на бал их не умчали мыши…

Их жизнь не потому скучна,

вульгарна и как ил кромешна,

что мудрый принц их свёл с ума.

Когда б Офелия безгрешна

была сама…

Она б с ума…

И так смешно и безутешно

всему назначена цена.

Лолита! Тоже мне Лилита…

элита женского ума.

До Беатриче ль Боттичелли?! —

уж лучше посох и сума.

29

Итак, о жёнах.

Было их штук шесть,

а может быть, и восемь.

Все в романтическом гипнозе,

в быту и как-то между книг,

где оставались промежутки.

А чтоб занять их скорбный ум

наш друг плодился. Детский шум

глушил сомненья и с похмельем

был очень схож. Отцовский нож,

что плотницкий, стругал из плоти

черты знакомого лица.

Они как на автопилоте

стремились повторить отца.

И если первую забаву

я понимаю – ласки баб

смягчают каверзный ухаб

судьбы. То шустрое потомство —

котом, мурлычащим в ногах,

хвост задирает и смеётся:

«Ты скоро обратишься в прах,

и все твоё ко мне вернётся».

Дети безумия

30

Тургенев! Трах да тибидох.

Зачем ему отцы и дети?!

Уроки, зубы, ласки, плети

и геморрой пока не сдох.

Как будто бы он думал так,

что «воплотится в каждом чаде

глава неписаной тетради,

вершина призрачной горы,

к которой я стремлюсь добраться.

И та, которая за ней,

и те, которые за ними, —

вершины мыслящих детей!

Я на земле останусь в сыне!

И буду дальше продолжать

к небесным высям восхожденье.

Так шли мои отец и мать…

Но, чёрт возьми, законы тленья!

И время узенький удел!

И кандалы на бренной мысли…