Безумное благо - [29]
— Что вы делаете в Нью-Йорке?
— Приехал убить одного человека.
Она решила, что я шучу. Люди никогда не верят, если вы говорите серьезно. Надо было прихватить с собой пушку. Тогда бы она увидела, шучу ли я. Но в этом заведении на входе был металлодетектор, как в аэропортах. Чертов город. Ебаные придурки. Девушка из Бордо попыталась прикурить сигарету, потом передумала и бросила ее в свой едва початый стакан.
— В чем дело?
— Ни в чем. Я слушаю, что он говорит.
Она приходила каждый вечер. Травести звали Кристал — или Кристаль, с мягким Л. Мне даже не захотелось трахнуть эту француженку. Хотя она была ничего себе. Черные шлепанцы, изящные ножки, шелковая ярко-красная юбка, в меру расстегнутая блузка, джинсовая куртка и этот слегка изможденный вид, который так нравился мне в некоторых женщинах после десяти вечера. Но не днем. Разговор вертелся вокруг фильма, который она посмотрела в самолете, в своей последней поездки в Париж, официального бюллетеня «Ночей в стиле буги»,[87] сэндвич-бара в Бруклине, музыкального продюсера, который хотел на ней жениться, будучи при этом голубым, запаха рыжеволосых (она к ним не относилась), отеля на Сейшелах, члена Леонардо ди Каприо,[88] подъемников в Пас-де-ла-Каса в Пиренеях,[89] цвета песка в Австралии, герпеса, Филиппа Джиана,[90] который больше не жил на набережной Шартрон, рекламной кампании, которую я провел для несуществующего продукта (и не только не был уволен из агентства, но приобрел всемирное признание), Натали Мёрчант,[91] Берлина (города, в котором полно немцев), «Кафе дель Мар», вируса Эбола, скульптора, жившего в Сохо и дружившего с Филиппом Соллерсом.[92]
— Кто это?
— Один бордосец. Красивый свитер.
— «Гэп».
— Довожу до вашего сведения: у вас в Париже — точно такие же.
Она разглядывала меня с чрезмерным вниманием.
— И вы даже не собираетесь со мной флиртовать?
— Я не знаю, что значит флиртовать. Я не слышал этого слова со времен раннего Средневековья.
— Ну и сноб.
Официант поставил передо мной еще одну порцию «текила-санрайз», хотя я ничего не заказывал. Мне уже поднадоело болтать с француженкой. Она стреляла глазами по сторонам.
— Ждете кого-нибудь?
— Да, именно.
Ее рука двигалась у нее перед лицом. У нее была почти черная помада. Вот так повезло: проникнуть в один из самых закрытых клубов Манхэттена, чтобы наткнуться на эту чертову француженку, которая к тому же вкалывает на Бирже. Толпа становилась все теснее. Тела вдавливались друг в друга. Ночь была на исходе. На смену занудству травести пришла музыка. Из подвешенных к потолку прожекторов, казалось, валил дым. Обивка из узорчатого бархата должна была впитывать все запахи. Кроме табуретов у бара, сесть было не на что. Стаканы были из прозрачного пластика.
— Это из-за СПИДа, — сказала моя соседка.
Я забыл ее имя. Клоэ? Стефани? Габриэль? На ней не было лифчика. Когда она наклонялась, я видел кусок ее левой груди. Она оторвала фильтр от сигареты, прежде чем закурить. Это напомнило мне кого-то. Дым выходил из ее ноздрей двумя параллельными линиями. Пол под ногами был усеян блестками. Техно не слишком уж оглушительно. Снаружи была ночь, убийство, ложные клятвы. В Париже шесть утра. Я провел ладонью по лицу. Я так больше не мог. Фотовспышка осветила угол зала. Снимали знаменитость недели. Соотечественница уточнила, что этот человек получил право попасть на обложку престижного журнала. Здоровяк в черном костюме с трещащей рацией вынырнул из-за барной стойки. Его близнец в такой же одежде, но с наушником в ухе направился к лестнице. Француженка приняла мечтательный вид. Она думала о чем-то своем. Я чуть было не спросил, о чем. Мне было наплевать на ответ.
Люди выкрикивали имена. Спор был слишком шумным. Девушка оторвала половину ногтя зубами. Она и впрямь странная. Мне хотелось, чтобы она ушла. Вали отсюда, дура. В двадцать лет я говорил вот так о девчонках и не парился. Дура, лахудра, чмошница — за термином не приходилось лезть в карман. И эти термины никогда не были лестными. Возможно, они употребляли нечто подобное в наш адрес. Я чувствовал, как кровь густеет в моих венах. Я внезапно оказался как будто в огромной печи. Целая армия лилипутов долбила мой череп кирками.
