Безумно богатые русские. От олигархов к новой буржуазии - [40]

Хотя Федор был нетипичным примером, следует отметить, что многие из моих респондентов, казалось, не обладали базовыми навыками неформального общения. То, что люди других культур, особенно британцы и американцы, считают естественным, для русских часто бывает сложным и утомительным: высокий статус для них вовсе не предполагает наличия развитых навыков социального взаимодействия. На самом деле их статус может для них означать как раз обратное, освобождая от обязанности поддерживать разговор. Так, Аркадий считает, что достиг такого этапа в своей жизни, когда не он должен развлекать и заинтересовывать людей, а они его: «Когда я встречаюсь с новыми людьми, мне хочется, чтобы с ними было интересно… Я не хочу говорить сам, прилагать усилия. Я делал это двадцать лет».

Социальная обособленность входит в число атрибутов богатых людей наряду с почтенной семейной историей, заслуженной и основанной на личных достоинствах успешностью, эксклюзивностью в образе жизни и выборе имущественных благ, меценатством и заботой о менее удачливых членах общества. Социолог Пьер Бурдьё считал социальную обособленность естественным выражением общественной значимости. Хотя он приписывал это свойство устоявшейся и зрелой буржуазии (такой как французская), но, несмотря на существенные различия между Францией 1970-х годов и постсоветской Россией, понятия Бурдьё работают и в отношении российского общества.

На формирование современной российской буржуазии оказал влияние ХХ век, поэтому ей присущи внутренние противоречия и специфические особенности. Ее представители формируют свою идентичность, помимо прочего, дистанцируясь от других, особенно от групп, обладающих теми характеристиками, которые ранее демонстрировали они сами, но впоследствии начали отвергать. Многие из моих респондентов в той или иной форме начали преобразовывать свои изобильные экономические ресурсы в культурные и символические. Они научились не хвастаться деньгами, а вести себя более сдержанно и придерживаться более избирательных и утонченных вкусов. Демонстрация богатства приобрела более умеренный и индивидуальный характер. Однако в первую очередь меняются вкусы в отношении внешних атрибутов и предметов потребления, тогда как изменения в манерах, моделях поведения и самоощущении занимают гораздо больше времени.

Глава 3 Добиваясь легитимности и превосходства

В книге «Капитал в XXI веке» французский экономист Тома Пикетти подвергает уничтожающей критике идею «моральной иерархии богатства», согласно которой смекалка и усердный труд оправдывают большие состояния, в отличие от эксплуататорского извлечения прибыли и наследования. Пикетти вообще отвергает понятия «заслуженного» и «незаслуженного» богатства, утверждая, что такое разделение скрывает структурные факторы, которые увековечивают социальное неравенство[198].

Большинство сверхбогатых людей, когда говорят о своем богатстве, апеллируют к его меритократической основе (т. е. богатство в их понимании досталось им как самым достойным). Среди ключевых «достоинств» они обычно называют талант, интеллект, предпринимательские способности, силу воли и трудолюбие. Разграничение заслуженного и незаслуженного богатства практикуется во многих обществах[199]. И это несмотря на то, что в настоящее время во многих странах мира основным компонентом в определении социального класса стало унаследованное богатство[200]. Тем не менее, как показали недавние исследования, больше всего в меритократию как оправдание неравенства верят именно там, где неравенство продолжает расти[201]. В этом есть важный идеологический момент: массовая вера в то, что привилегии заслужены, помогает удерживать капитализм на плаву[202].

Меритократические убеждения опираются на веру в существование «хорошего» богатства. Понятие «хорошего» богатства относительно и строится на противопоставлении «плохому» богатству[203]. Американский социолог Рэйчел Шерман изучила вопрос о том, как идея моральной иерархии богатства воплощается на практике и как богатые люди на практике разрешают конфликт между наличием богатства и его заслуженностью. Опросив состоятельные нью-йоркские семьи, она обнаружила, что «хорошие» богачи используют набор стратегий, позволяющих им дистанцироваться от тех, кого они считают морально недостойными собственных богатств из-за таких качеств, как жадность, расточительность, лень и высокомерие. Они рассматривают себя как трудолюбивых и социально ответственных людей и поощряют своих детей вести себя так, будто они ничем не отличаются от обывателей. Дети ни в коем случае не должны требовать к себе особого отношения или показывать свое превосходство[204]. Это соответствует представлениям Макса Вебера, согласно которому обладатели власти и богатства всегда хотят верить, что их привилегии «заслуженны», поскольку их личностные качества совершеннее, чем у других людей[205]. Кроме того, они желают, чтобы в это верили и все остальные[206].

Чтобы надолго обеспечить себе безопасность, богатой элите нужно обзавестись моральным авторитетом. Но для этого люди должны уважать существующее общественное устройство. Чтобы общество смирилось с социальным неравенством и иерархией привилегий, значительная его часть должна верить в то, что это приемлемый и, возможно, даже справедливый порядок вещей. Как писал Бурдьё, подобные убеждения не артикулируются сознательно и открыто: они должны восприниматься как нечто само собой разумеющееся и естественное — то есть быть, если пользоваться его терминологией, неосознаваемыми ложными убеждениями (méconnaissance)