Безумно богатые русские. От олигархов к новой буржуазии - [36]
Мы увиделись с Марией у них дома, в просторной светлой квартире в центре города, с высокими потолками, книжными полками вдоль стен, разношерстной мебелью и старой кофемашиной. Ее мать встретила меня у входной двери, которая, к моему удивлению, не была заперта, что довольно необычно, учитывая присущую богатым русским склонность превращать свои жилища в крепости. Маленькая дочка Марии, сидя на полу, играла с молодой женщиной (чуть позже я узнала, что девушка была сиротой и Сегаловичи взяли ее к себе няней). К сожалению, Мария вскоре осталась вдовой. Илья Сегалович умер от агрессивной формы рака в 2013 году, не дожив даже до пятидесяти лет.
Культурность
Понятие культурности дает нам ключ к пониманию многих тенденций в постсоветской России. Культурность — это социальный клей, скрепляющий вместе культурные ресурсы и материальные блага; кодекс поведения, определяющий цивилизованное потребление, вкусы и манеры. Ученые используют этот термин для описания ценностей и моделей, к которым должен стремиться любой советский человек[189].
Понятие культурности вошло в обиход в середине 1930-х годов, когда тысячи крестьян стекались в города из-за насильственной коллективизации. Для новой городской бедноты культурность означала соблюдение определенных норм личной гигиены, которые были жизненно необходимы в тесных и переполненных жилищах. Бывшие крестьяне учились быть чистыми и опрятными, чистить зубы, носить свежее нижнее белье и одеваться пусть в непритязательном советском стиле, но аккуратно и даже элегантно. Политика повышения культурности принесла свои плоды. Хотя города трещали по швам от перенаселения, молодое поколение тех лет было самым здоровым за всю историю России.
Параллельно Сталин прививал этим бывшим крестьянам и всему рабочему классу новые модели потребления, расширяя доступ к кинотеатрам, спортивным мероприятиям, а также к потребительским товарам, таким как духи и косметика для женщин, бритвенные станки для мужчин и производимое в Крыму советское шампанское для всех. Постепенно даже для этих групп культурность стала означать нечто большее, а именно соблюдение культурных норм, хорошие манеры и хотя бы минимальное знакомство с высоким искусством. К концу 1930-х годов даже для рядовых членов партии считалось неприемлемым незнание классиков русской литературы, подобных Александру Пушкину. Чем выше было положение человека в социальной иерархии, тем важнее было для него тратить время и силы на самообразование, культурные мероприятия, включая посещение театров и выставок, развитие относительно богатой и правильной речи, а также приобретение так называемой начитанности, что предполагало чтение советской фантастики, стихов, газет, произведений Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина, а также классиков русской и зарубежной литературы[190].
Историк Катриона Келли пишет, что впечатляющая успешность идеологии культурности «отчасти была обусловлена тем фактом, что она представляла собой слияние двух систем ценностей, ранее считавшихся несовместимыми, — буржуазной и интеллигентской»[191]. Это позволяло людям, занимавшим верхние ступени по-новому устроенной социальной иерархии, наслаждаться скромным консервативным комфортом, совмещая его с элитарной культурностью[192]. Смешиваясь с новым советским бомондом, высокопоставленные члены партии формировали свою идентичность, считая себя если не интеллигентами, то, безусловно, культурными людьми[193].
После Второй мировой войны, в конце сталинской эпохи, административная элита была щедро вознаграждена за верность Сталину, в частности получив доступ к специальной торговой сети, где легально продавались импортные высококачественные потребительские товары. Однако те, кто стремился сохранить высокую культурность, воздерживались от чрезмерного потребительства. Согласно критериям культурности, слишком открытая демонстрация своего процветания считалась вульгарной. Таким образом, в конце 1940-х и начале 1950-х годов культурные люди умело маскировали очевидные маркеры статуса. Особое значение этому придавали дети первого поколения партийных лидеров, которые стали взрослыми в 1940-е годы. Многие из них хотели отмежеваться от грязного партийного прошлого своих родителей, от их борьбы за власть и привилегии. Вместо этого они стремились стать частью советской интеллигенции[194].
Отойдя от революционной идеологии, советская интеллигенция начала осваивать прежние ценности и былую утонченность дореволюционной российской аристократии. Можно провести определенные параллели между советской интеллигенцией 1930-х годов и российской интеллигенцией на этапе ее формирования в 1830–1840-е годы, о которых писал Анненков. Хотя об этом не говорилось открыто, никто не отрицал, что русская литературная традиция в то время развивалась преимущественно аристократами, такими как Пушкин и Толстой. Иначе говоря, продвигая русское литературное наследие, например к столетию со дня смерти Пушкина, которое широко отмечали в 1937 году, советский режим — после радикального отказа от дореволюционной культуры в 1920-х годах — возвращал легитимность аристократическому культурному достоянию.
