Безумие - [62]

Шрифт
Интервал

Время от времени в большой Больнице происходили подобные вещи: пациент настаивал на своей небылице. Например, что у него золотой гвоздь в локте. Болтовне пациента никто не верил. Каждый считал это обычными странностями. В конце концов оказывалось, что то, о чем он говорил, было смешной, абсурдной истиной. А иногда ужасной, абсурдной истиной.

Был случай, когда старый алкоголик долгое время, ночь за ночью, жаловался, что видит крысу в углу своей палаты. Сестры делали ему по одному уколу галоперидола сверх назначенной дозы, только чтобы эта проклятая крыса исчезла, ведь такую картину считали нормальной, типичной для галлюцинаций при белой горячке. Старый алкоголик все больше обессиливал от галоперидола и в конце концов совсем перестал вставать. На седьмой день он с трудом дотащился до ординаторской, держа огромную крысу за хвост.

Есть и множество других историй.

Например, был у нас больной, который утверждал, что слышит голоса у себя во рту. Его лечили по-всякому, пока один врач действительно не прислушался и не уловил звук, идущий изо рта больного. Оказалось, что несчастному поставили пломбы из металлов разной электропроводности и они, соединяясь со слюной, образовывали нечто вроде примитивного радиоприемника.

Ну так вот! У Атанаса Накова был гвоздь в локте, а может и не было никакого гвоздя. Это было не важно. Я просто не мог понять его Безумия. Он был настолько оторван от всего, что считается нормой, что более походил на какое-то странное, подвижное растение, чем на человека. И при этом, он не был отталкивающим. Кроткое лохматое растение с тряпичными мохнатыми листьями.

Сейчас он притих. Да, он присмирел, а обычно любил задираться с каждым, кто проходил мимо, и кричать разные глупости о гвозде в локте: «Эй, у меня гвоздь в локте, золотой гвоздик, звезды в руке, гвоздь в локте».

Он выкрикивал это монотонно, с абсолютно неразличимыми интонациями: нельзя было понять, мучает это обстоятельство его душу, или, наоборот, заставляет испытывать гордость. У сумасшедших всегда так: они нам чужды, потому что мы не в силах понять их причудливых эмоций. И Атанас все время покрикивал и ныл. Раньше. Теперь же он только смотрел на меня из-под нависших, лохматых бровей.

Я вернулся в отделение, опустился в кресло в уютном старом кабинете и заснул. И проспал три часа. Когда я проснулся, на улице было темно, и мрак делал больницу зловещей, излучающей тревогу. Нет более заброшенного места, чем психиатрическое отделение вечером. Там ты одинок, потому что в таком месте нет мыслей, подобных твоим. Или же есть, но ты не смеешь их обнаружить. Было даже немного жутко.

Зазвонил телефон. Я вскочил, врезался ногой в письменный стол, ойкнул и поднял трубку.

— Слушаю! — затрещал и захрипел мой не-проснувшийся голос.

— Пациент в мужское отделение, — отозвался по другую сторону провода голос какой-то санитарки.

— Иду.

Сердце от неудовольствия пропустило один удар. Я сделал глубокий вдох, и энергично зашагал по коридору, а широкие полы моего халата хлопали при порывистых движениях. Потом я пересек холл и наконец пустился по темному лабиринту тропинок между корпусами Больницы.

Я бежал, потому что после такого сна, когда ты просыпаешься в темноте опустившейся ночи, в притихшей Больнице, после такого сна ты чувствуешь себя, как вынутый из тела живой орган. Я бежал.

Вдруг от одного корпуса отделилась тень. Тень была белесой и странно пушилась во мраке. Я сделал два огромных шага, пытаясь ее обогнуть, но на втором шаге моя голова будто раскололась.

Б-у-у-у-м!

Я отлетел назад, согнулся пополам и присел на корточки. Перед глазами вспыхнула целая мириада звезд. Абсолютно точно — звезд. И это сравнение со звездами — никакой не вымысел, сказал я себе в этот миг, пытаясь не свалиться на землю. В самом деле, при страшном ударе в глазах появляются звезды!

Несколько секунд я сидел на корточках, покачиваясь из стороны в сторону. Потом звезды исчезли, и я с ужасом обнаружил, что мой правый глаз видит мир не так, как видит левый. Очень смешно. Я видел два мира, в левом — надо мной склонился Атанас Наков. Он сжал руку в кулак и глядел на меня жестким и пугающим взглядом.

Меньше чем за секунду я осознал, что этот человек, ну да, именно человек, есть целый, отдельный мир, на который я раньше не обращал никакого внимания, и сейчас он решил мне отомстить.

Я поднялся. Атанас Наков ощутил мою громадность — я был выше его, по крайней мере, на полголовы. Мой белый халат был забрызган моей черной докторской кровью, абсолютно черной в темноте. В груди образовался шар страшного гнева. Гнева покалеченного человека или бешенства животного, столкнувшегося с угрозой. В этот миг мне захотелось растоптать этого человечишку ногами, сделать из него желе. Я зарычал.

Потом где-то внутри меня послышалось: хлоп. Все — и мой гнев, и моя злоба — лопнули. Мой гнев вытек, как гной из разорвавшейся кисты. Что бы я делал с этим гневом, с этим зверством? Ничего. Я бы только умножил гнев и зверство этого мира. К Безумию Атанаса прибавилось бы и мое Безумие. После зверского рычания у меня першило в горле. И звук с трудом выходил из него. И-и-и. Ох.


Рекомендуем почитать
Скучаю по тебе

Если бы у каждого человека был световой датчик, то, глядя на Землю с неба, можно было бы увидеть, что с некоторыми людьми мы почему-то все время пересекаемся… Тесс и Гус живут каждый своей жизнью. Они и не подозревают, что уже столько лет ходят рядом друг с другом. Кажется, еще доля секунды — и долгожданная встреча состоится, но судьба снова рвет планы в клочья… Неужели она просто забавляется, играя жизнями людей, и Тесс и Гус так никогда и не встретятся?


Сердце в опилках

События в книге происходят в 80-х годах прошлого столетия, в эпоху, когда Советский цирк по праву считался лучшим в мире. Когда цирковое искусство было любимо и уважаемо, овеяно романтикой путешествий, окружено магией загадочности. В то время цирковые традиции были незыблемыми, манежи опилочными, а люди цирка считались единой семьёй. Вот в этот таинственный мир неожиданно для себя и попадает главный герой повести «Сердце в опилках» Пашка Жарких. Он пришёл сюда, как ему казалось ненадолго, но остался навсегда…В книге ярко и правдиво описываются характеры участников повествования, быт и условия, в которых они жили и трудились, их взаимоотношения, желания и эмоции.


Шаги по осени считая…

Светлая и задумчивая книга новелл. Каждая страница – как осенний лист. Яркие, живые образы открывают читателю трепетную суть человеческой души…«…Мир неожиданно подарил новые краски, незнакомые ощущения. Извилистые улочки, кривоколенные переулки старой Москвы закружили, заплутали, захороводили в этой Осени. Зашуршали выщербленные тротуары порыжевшей листвой. Парки чистыми блокнотами распахнули свои объятия. Падающие листья смешались с исписанными листами…»Кулаков Владимир Александрович – жонглёр, заслуженный артист России.


Страх

Повесть опубликована в журнале «Грани», № 118, 1980 г.


В Советском Союзе не было аддерола

Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.


Времена и люди

Действие книги известного болгарского прозаика Кирилла Апостолова развивается неторопливо, многопланово. Внимание автора сосредоточено на воссоздании жизни Болгарии шестидесятых годов, когда и в нашей стране, и в братских странах, строящих социализм, наметились черты перестройки.Проблемы, исследуемые писателем, актуальны и сейчас: это и способы управления социалистическим хозяйством, и роль председателя в сельском трудовом коллективе, и поиски нового подхода к решению нравственных проблем.Природа в произведениях К. Апостолова — не пейзажный фон, а та материя, из которой произрастают люди, из которой они черпают силу и красоту.


Олени

Безымянный герой романа С. Игова «Олени» — в мировой словесности не одинок. Гётевский Вертер; Треплев из «Чайки» Чехова; «великий Гэтсби» Скотта Фицджеральда… История несовместности иллюзорной мечты и «тысячелетия на дворе» — многолика и бесконечна. Еще одна подобная история, весьма небанально изложенная, — и составляет содержание романа. «Тот непонятный ужас, который я пережил прошлым летом, показался мне знаком того, что человек никуда не может скрыться от реального ужаса действительности», — говорит его герой.


Детские истории взрослого человека

Две повести Виктора Паскова, составившие эту книгу, — своеобразный диалог автора с самим собой. А два ее героя — два мальчика, умные не по годам, — две «модели», сегодня еще более явные, чем тридцать лет назад. Ребенок таков, каков мир и люди в нем. Фарисейство и ложь, в которых проходит жизнь Александра («Незрелые убийства»), — и открытость и честность, дарованные Виктору («Баллада о Георге Хениге»). Год спустя после опубликования первой повести (1986), в которой были увидены лишь цинизм и скандальность, а на самом деле — горечь и трезвость, — Пасков сам себе (и своим читателям!) ответил «Балладой…», с этим ее почти наивным романтизмом, также не исключившим ни трезвости, ни реалистичности, но осененным честью и благородством.


Матери

Знаменитый роман Теодоры Димовой по счастливому стечению обстоятельств написан в Болгарии. Хотя, как кажется, мог бы появиться в любой из тех стран мира, которые сегодня принято называть «цивилизованными». Например — в России… Роман Димовой написан с цветаевской неистовостью и бесстрашием — и с цветаевской исповедальностью. С неженской — тоже цветаевской — силой. Впрочем, как знать… Может, как раз — женской. Недаром роман называется «Матери».


Разруха

«Это — мираж, дым, фикция!.. Что такое эта ваша разруха? Старуха с клюкой? Ведьма, которая выбила все стекла, потушила все лампы? Да ее вовсе не существует!.. Разруха сидит… в головах!» Этот несуществующий эпиграф к роману Владимира Зарева — из повести Булгакова «Собачье сердце». Зарев рассказывает историю двойного фиаско: абсолютно вписавшегося в «новую жизнь» бизнесмена Бояна Тилева и столь же абсолютно не вписавшегося в нее писателя Мартина Сестримского. Их жизни воссозданы с почти документалистской тщательностью, снимающей опасность примитивного морализаторства.