Безумие - [49]
Я бросился к больной. Наклонился над ней. Она была бледной, как невыдержанный сыр, белее обычного. А ее крупные полные губы быстро синели над обломками разрушенных зубов. Мария делала мучительные попытки дышать, но при каждом вдохе у нее ужасно и безнадежно свистело в груди.
Это не эпи! — крикнул я, вложив в этот крик все свое отчаяние. Мне стало очень тяжело, меня охватил гнев на весь этот несправедливо устроенный мир. Она от чего-то умирала — задыхалась. Давилась. Никакой это был не эпилептический припадок, как думали сестры. Она синела и делала частые, бесплодные попытки дышать. И каждый раз из ее бледной груди доносился резкий, свистящий шум. А ее грудь вздымалась, как умирающий кит.
— Несите аспиратор, — крикнула доктор Благова, которая уже бежала из своего кабинета. Доктор Благова — рыжекудрая красавица, с чувственными пальцами, эдакая лиса — засунула руку в рот Марии и надавила на корень языка. Вместе со слюной изо рта стала выходить коричневая масса.
— Круассан, — с убитым видом сказала она и выпрямилась. Мария перестала дышать, только конвульсивно вздрагивала. Я снова сел, наклонился над ее грудью. Приложил ухо к тонкой кофте. Сердце Марии остановилось. Я страшно испугался, приподнялся, на мгновение задумался и с силой ударил кулаком ей в грудь. Изо рта Марии вышла еще одна порция коричневой субстанции.
Я стал ритмично ударять по ее груди. Доктор Благова собирала аспиратор, принесенный сестрами. Через несколько минут я перестал делать массаж сердца и стал ей помогать. Доктор Благова копалась в открытом, уже посеревшем рту нашей пациентки. Лицо Марии тоже стало серым. Почти черным. Я схватил ее голову, запихнул в рот одну из трубочек и стал отсасывать густую массу.
Ничего не получалось. Доктор Благова продолжала массаж. Мы массировали и раскачивали безжизненное тело — залезали в рот, тянули за язык. Аспиратор был совершенно бесполезен. Мы бились в неравной борьбе со смертью минут пятнадцать.
Искусственное дыхание в нашем случае было только во вред, мы сразу поняли, что не до конца прожеванный круассан от этого еще глубже засядет в горле.
На пятнадцатой минуте мы остановились. Мария обмякла. Мне сделалось нехорошо: сердце подскакивало и вырывалось из груди, как перед инфарктом. Я посмотрел на доктора Благову, а она на меня. Мы были духовниками — только что проводили человека в последний путь.
Нет, мы его не проводили, а просто упустили. Как рыба уходит в глубину, Мария ушла в небытие. Только сейчас я стал понимать эту ужасную банальную фразу из всяких фильмов про врачей: «Мы его потеряли».
— Что будем делать с ее матерью? — спросила доктор Благова. Она четко помнила, что мать ждет за дверью.
— Не знаю. Ты только представь, она стоит сейчас перед кабинетом и ни о чем не догадывается… — пробормотал я сильно сдавленным голосом. У меня не было сил говорить.
— Да уж! Блин! Это не для слабонервных. И что ей сказать? Это вы, своими руками дали ей круассан, из-за которого она умерла? Она подавилась вашим гостинцем? Вот блин…
— Нет, нам не справиться! — посмотрела на меня доктор Благова. Она впадет в истерику. Надо бы ее оберечь как-то.
— Ага, наверное, стоит попытаться. А то… плохо как-то все вышло. Может, позовем Сами?
— Да, он отлично справляется с такими… случаями, — невесело улыбнулась доктор Благова.
Красивой была наша лисица доктор Благова. А что ей пришлось пережить в этот обеденный час! Интересно, останется ли она с годами такой же красивой, если ей придется еще множество раз пережить нечто подобное? В такие же обеденные часы в Больнице? Не знаю.
— Пойду за Сами, — сказал я и зашагал к кабинету. Тело Марии лежало на полу в неестественной позе. Несколько пациентов подошли и с трусливым любопытством оглядели его. А затем разошлись по палатам.
Потом пришел величавый, с осанкой павлина, доктор Сами, восточный, красивый, с бородой и глазами Гарун-аль-Рашида. Снисходительно оглядел коридор, мертвую Марию, подержал ее синюшную руку, энергично поднялся и деловой походкой пошел к двери, открыл ее. Мать Марии робко стояла на пороге, она явно слышала суету, эта маленькая напуганная старушка.
Сами ей сообщил: «Ваша дочь только что умерла».
Мать посмотрела на него широко открытыми глазами, разинула свой беззубый рот и тоже стала походить на покойника.
Беззвучно, с широко открытым ртом и запрокинутой вверх головой, мать Марии плакала о своей мертвой девочке. О своей хиппи, любимой, неприкаянной, безучастной, горькой, божественной, единственной, теперь уже мертвой девочке.
А потом она пошла и в одиночестве села на банкетку в холле. Да так и осталась сидеть до вечера. Неподвижно.
Новый год
А как тогда быть с русской снайпершей времен Второй мировой войны, которая задумчиво и старательно подкрашивает губки, смотрясь в свое маленькое зеркальце в перерывах между артиллерийскими обстрелами? Она продолжает прихорашиваться, хотя совершенно четко знает, что в следующую канонаду ее голова разлетится на тысячи маленьких осклизлых кусочков? — спросил незнакомец.
А люди вообще не в своем уме, — ответил Калин Т.
Из «Разговоров с незнакомцами» —неизданной книги Калина Терзийского
Честно говоря, я всегда удивляюсь и радуюсь, узнав, что мои нехитрые истории, изданные смелыми издателями, вызывают интерес. А кто-то даже перечитывает их. Четыре книги – «Песня длиной в жизнь», «Хлеб-с-солью-и-пылью», «В городе Белой Вороны» и «Бочка счастья» были награждены вашим вниманием. И мне говорят: «Пиши. Пиши еще».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Настоящая книга целиком посвящена будням современной венгерской Народной армии. В романе «Особенный год» автор рассказывает о событиях одного года из жизни стрелковой роты, повествует о том, как формируются характеры солдат, как складывается коллектив. Повседневный ратный труд небольшого, но сплоченного воинского коллектива предстает перед читателем нелегким, но важным и полезным. И. Уйвари, сам опытный офицер-воспитатель, со знанием дела пишет о жизни и службе венгерских воинов, показывает суровую романтику армейских будней. Книга рассчитана на широкий круг читателей.
Боги катаются на лыжах, пришельцы работают в бизнес-центрах, а люди ищут потерянный рай — в офисах, похожих на пещеры с сокровищами, в космосе или просто в своих снах. В мире рассказов Саши Щипина правду сложно отделить от вымысла, но сказочные декорации часто скрывают за собой печальную реальность. Герои Щипина продолжают верить в чудо — пусть даже в собственных глазах они выглядят полными идиотами.
Роман «Деревянные волки» — произведение, которое сработано на стыке реализма и мистики. Но все же, оно настолько заземлено тонкостями реальных событий, что без особого труда можно поверить в существование невидимого волка, от имени которого происходит повествование, который «охраняет» главного героя, передвигаясь за ним во времени и пространстве. Этот особый взгляд с неопределенной точки придает обыденным события (рождение, любовь, смерть) необъяснимый колорит — и уже не удивляют рассказы о том, что после смерти мы некоторое время можем видеть себя со стороны и очень многое понимать совсем по-другому.
Безымянный герой романа С. Игова «Олени» — в мировой словесности не одинок. Гётевский Вертер; Треплев из «Чайки» Чехова; «великий Гэтсби» Скотта Фицджеральда… История несовместности иллюзорной мечты и «тысячелетия на дворе» — многолика и бесконечна. Еще одна подобная история, весьма небанально изложенная, — и составляет содержание романа. «Тот непонятный ужас, который я пережил прошлым летом, показался мне знаком того, что человек никуда не может скрыться от реального ужаса действительности», — говорит его герой.
Две повести Виктора Паскова, составившие эту книгу, — своеобразный диалог автора с самим собой. А два ее героя — два мальчика, умные не по годам, — две «модели», сегодня еще более явные, чем тридцать лет назад. Ребенок таков, каков мир и люди в нем. Фарисейство и ложь, в которых проходит жизнь Александра («Незрелые убийства»), — и открытость и честность, дарованные Виктору («Баллада о Георге Хениге»). Год спустя после опубликования первой повести (1986), в которой были увидены лишь цинизм и скандальность, а на самом деле — горечь и трезвость, — Пасков сам себе (и своим читателям!) ответил «Балладой…», с этим ее почти наивным романтизмом, также не исключившим ни трезвости, ни реалистичности, но осененным честью и благородством.
«Это — мираж, дым, фикция!.. Что такое эта ваша разруха? Старуха с клюкой? Ведьма, которая выбила все стекла, потушила все лампы? Да ее вовсе не существует!.. Разруха сидит… в головах!» Этот несуществующий эпиграф к роману Владимира Зарева — из повести Булгакова «Собачье сердце». Зарев рассказывает историю двойного фиаско: абсолютно вписавшегося в «новую жизнь» бизнесмена Бояна Тилева и столь же абсолютно не вписавшегося в нее писателя Мартина Сестримского. Их жизни воссозданы с почти документалистской тщательностью, снимающей опасность примитивного морализаторства.
Знаменитый роман Теодоры Димовой по счастливому стечению обстоятельств написан в Болгарии. Хотя, как кажется, мог бы появиться в любой из тех стран мира, которые сегодня принято называть «цивилизованными». Например — в России… Роман Димовой написан с цветаевской неистовостью и бесстрашием — и с цветаевской исповедальностью. С неженской — тоже цветаевской — силой. Впрочем, как знать… Может, как раз — женской. Недаром роман называется «Матери».