Безумие Дэниела О'Холигена - [102]
— Ну конечно в порядке, — ободряюще сказала психиатр, адресуясь ко всем в палате. — Как и все мы, не так ли? — Обескураженная выражением тяжелого сомнения на лицах больных, вызванного ее репликой, она улыбнулась и выпорхнула.
Ларио обнял Дэниела самым осторожным образом:
— Как ты, товарищ? Черт возьми, как я рад, что ты не умер!
Эти слова заставили вздрогнуть жертв короткого замыкания на соседних койках, равно как и Уинсом, обходившую всех больных по очереди.
— Получены результаты анализов, — оповестила она, подражая телесериалу «Сестра Холли» на Пятом канале. Бухгалтер, доставленный в больницу на прошлой неделе, был пригвожден к подушке взглядом сестры Холли, гремучей смесью предвкушения и злонамеренности.
— Рак, — отрывисто проинформировала она. — Две недели в лучшем случае.
Столь жестокий прогноз никак не помог предохранителям бухгалтера. На его глазах навернулись слезы, и он натянул на голову простыню.
— Винни, иди сюда, любовь моя. Ты ведь что-то принесла дяде Дэниелу?
Уинсом протанцевала к кровати Дэниела. На этот раз сестра Холли сладко улыбалась.
— Скоро поправишься. Не так уж ты и болен.
— Конечно, — согласился Дэниел.
Уинсом достала из сумочки открытку. Дэниел взглянул. Она нарисовала цветок и пчелу и подписала: «Па-правляйся скарей». По периметру рисунок обрамляли имена шести его студентов.
Дэниел закусил губу, а немного спустя сказал дрогнувшим голосом:
— Очень мило. Какая прелестная штука, — и поставил открытку на тумбочку.
— Манганиз вчера приходил к нам в класс, — сказала Алисон, — и показал заявление, которое ты подписал.
— Это все неправда.
— Я знаю, — она протянула руку, и он взял ее. — Я поговорила об этом на работе, но вряд ли что можно сделать. Тебе придется доказать, что ты подписал под давлением.
— Не нужно ничего делать.
— А как же День открытых дверей?
— Вряд ли я успею отсюда выйти. Да и какой в нем смысл, если курс закрыли?
Ларио оставил их наедине и повел Уинсом извиниться перед бухгалтером.
Алисон чувствовала, что часть ее жизни, которую она оставила спокойно разрушаться, теперь была приговорена какими-то высшими силами. Они явились, чтобы уничтожить ее и убрать остатки. Рука Дэниела похолодела, Алисон убрала свою и оглядела палату.
— Здесь все в порядке? — Почему же ее знобит?
— Лучше не бывает.
— Что ты собираешься делать, когда выйдешь?
— Думаю двинуться на юг. Там в некоторых городках все еще преподают староанглийский. Может, найду работу репетитора. Или школьного учителя.
Алисон попыталась улыбнуться:
— Ты всегда говорил жуткие вещи про школьных учителей и их учеников.
— Возможно, ошибался.
— Однажды ты сказал, что все школы следует разбомбить с самолетов. Во время ланча.
— Я шутил.
— Наверное.
Что же с ним теперь происходит? Кается? Размышляет? Быть может, просто устал? Она, конечно же, не ожидала, что Дэниел разразится остроумной эскападой или пройдется по палате колесом, но все-таки надеялась, что он будет… ну… Дэниелом: в неистовстве от превратностей; проклиная психиатрию; высмеивая мнения других пациентов; помогло бы и элементарное отвращение к больничной еде. Ничего подобного.
— Ты, наверное, устал. Может, нам лучше уйти?
— Как хотите.
«Я хочу», — подумала Алисон. Копья сломаны, битва окончена. И все-таки, в последний раз заглянув в опухшие зеленые глаза, неподвижно уставившиеся в пустоту, ей показалось, что она уловила в них воспоминание о каком-то движении. Где-то, в бесконечном удалении сознания, поверхность на мгновение раскололась чем-то, чего она не могла видеть, и нечто волшебное достигло ее отголоском эха. Потом рябь разгладилась.
На другом конце палаты Ларио и Уинсом разговаривали с бухгалтером. Алисон взглянула туда, где пребывала теперь ее жизнь. Взгляд Дэниела последовал за ней.
— Она — отличный ребенок. Следи за ней.
— Что за сантименты, Джиндж! Просто отдыхай.
Алисон встала. Теперь было ясно, что с Дэниелом все кончено.
— Мы навестим тебя завтра.
— Я буду ждать.
В это время Ларио рассказывал всей палате анекдот, который слышал, когда провел ночь в КПЗ. Анекдот был довольно неприличный, и «перегоревшие предохранители» ловили каждое его слово.
Что она теперь будет делать? Жизнь продолжается, ее тоже, но должны же быть какие-то правильные проводы для Дэниела О'Холигена, — своего рода веха, которая обозначит то место, где он находился. «Распятие»! Что же еще? Что может быть лучше для прощания с Дэниелом, чем постановка «Распятия», смелая, триумфальная, на Дне открытых дверей в «Золотом Западе»?
Ларио заканчивал анекдот: «…а она и говорит: „Если бы я знала, что этот подлец собирается съесть мой обед, я бы не принесла вазелин!“».
«Перегоревшие предохранители» покатились со смеху и запрыгали на койках, едва не падая на пол. «Я бы не принесла вазелин!» — верещал бухгалтер и конвульсивно хохотал. Ларио умел рассказывать анекдоты.
На следующее утро Ларио почти два часа безуспешно выкапывал свой «фольксваген» из Дэниеловой клумбы, пока Уинсом занималась в доме уборкой.
— Никак не могу переключить передачу, Винни, — он нашел девочку в ванной комнате. В облачении Маленькой Феи она стояла в ванне и смывала остатки пены после вчерашней драмы.
Есть люди, которые расстаются с детством навсегда: однажды вдруг становятся серьезными-важными, перестают верить в чудеса и сказки. А есть такие, как Тимоте де Фомбель: они умеют возвращаться из обыденности в Нарнию, Швамбранию и Нетландию собственного детства. Первых и вторых объединяет одно: ни те, ни другие не могут вспомнить, когда они свою личную волшебную страну покинули. Новая автобиографическая книга французского писателя насыщена образами, мелодиями и запахами – да-да, запахами: загородного домика, летнего сада, старины – их все почти физически ощущаешь при чтении.
«Человек на балконе» — первая книга казахстанского блогера Ержана Рашева. В ней он рассказывает о своем возвращении на родину после учебы и работы за границей, о безрассудной молодости, о встрече с супругой Джулианой, которой и посвящена книга. Каждый воспримет ее по-разному — кто-то узнает в герое Ержана Рашева себя, кто-то откроет другой Алматы и его жителей. Но главное, что эта книга — о нас, о нашей жизни, об ошибках, которые совершает каждый и о том, как не относиться к ним слишком серьезно.
Абрам Рабкин. Вниз по Шоссейной. Нева, 1997, № 8На страницах повести «Вниз по Шоссейной» (сегодня это улица Бахарова) А. Рабкин воскресил ушедший в небытие мир довоенного Бобруйска. Он приглашает вернутся «туда, на Шоссейную, где старая липа, и сад, и двери открываются с легким надтреснутым звоном, похожим на удар старинных часов. Туда, где лопухи и лиловые вспышки колючек, и Годкин шьёт модные дамские пальто, а его красавицы дочери собираются на танцы. Чудесная улица, эта Шоссейная, и душа моя, измученная нахлынувшей болью, вновь и вновь припадает к ней.
Один человек с плохой репутацией попросил журналиста Максима Грязина о странном одолжении: использовать в статьях слово «блабериды». Несложная просьба имела последствия и закончилась журналистским расследованием причин высокой смертности в пригородном поселке Филино. Но чем больше копал Грязин, тем больше превращался из следователя в подследственного. Кто такие блабериды? Это не фантастические твари. Это мы с вами.
Популярный глянцевый журнал, о работе в котором мечтают многие американские журналисты. Ну а у сотрудников этого престижного издания профессиональная жизнь складывается нелегко: интриги, дрязги, обиды, рухнувшие надежды… Главный герой романа Захарий Пост, стараясь заполучить выгодное место, доходит до того, что замышляет убийство, а затем доводит до самоубийства своего лучшего друга.
Взглянуть на жизнь человека «нечеловеческими» глазами… Узнать, что такое «человек», и действительно ли человеческий социум идет в нужном направлении… Думаете трудно? Нет! Ведь наша жизнь — игра! Игра с юмором, иронией и безграничным интересом ко всему новому!
Книга «Естественная история воображаемого» впервые знакомит русскоязычного читателя с творчеством французского литератора и художника Пьера Бетанкура (1917–2006). Здесь собраны написанные им вдогон Плинию, Свифту, Мишо и другим разрозненные тексты, связанные своей тематикой — путешествия по иным, гротескно-фантастическим мирам с акцентом на тамошние нравы.