Безумие Дэниела О'Холигена - [100]

Алисон хлопнула в ладоши:

— У нас нет никакой причины пропускать урок, правда? Мы можем, например, решить, какую пьесу выбрать для Дня открытых дверей. Давайте решать. Остался всего месяц.

Ее предложение приняли и вскоре остановились на «Распятии». Алисон его уже читала и в отсутствие Дэниела плавно приняла роль преподавателя.

— Если строго придерживаться оригинала, представление должно происходить в запряженной лошадью повозке.

— Августин! — У сестры Имприматур загорелись глаза. — Предоставьте это мне.

— Спасибо, сестра. Далее нам нужен Иисус и четыре солдата.

— И собака, — голос Имприматур звучал очень недвусмысленно.

— Сабака Дана, может, будет Сус, — глумился К. К. Сук, — буду рад садить эту Глен на крес, мож, тада могу курить сигарет…

— Не хотите ли вы быть одним из солдат, мистер Сук, — прервала его Алисон, прежде чем Имприматур успела промолвить слово, — если, конечно, вы не желаете играть Иисуса?

— Вряд ли японский Иисус будет слишком хорошо принят Лигой служб новообращенных, — высказалась Имприматур, уставившись на мистера Сука.

Сеймур Рильке уже сообразил, куда ведет дальнейшее распределение ролей.

— Я тоже буду солдатом, — поспешно сообщил он.

— В таком случае на роль Иисуса остается только один человек, — сделала вывод Алисон, и все посмотрели на отца Синджа.

— Я? — Удивление и ужас залили лицо священника. — Нет-нет, епископ этого не позволит. Вне всяких обсуждений.

— Мой брат наверняка позволит, — сказала Имприматур и, окончательно утопив Деклана Синджа в омуте отчаяния, добавила: — Единственное, чего Квентин действительно не потерпит, так это если какой-нибудь дурак сломает нос Калабрийской Мадонне, а потом каждый вечер будет потихоньку пробираться в собор и пудрить его. Это наверняка приведет его в бешенство!

В классе было прохладно, но на лбу отца Синджа выступила испарина.

— Я не могу играть Спасителя. Прошу вас, поймите меня. Это святотатство!

— Почему? Из всех нас вы ближе всех к святости, — возразил мистер Рильке.

— Сексист! — прошипела сестра Имприматур и осталась довольна впечатлением, вызванным этим словом.

— Отец Синдж, эта пьеса вовсе не пародирует смерть Христа, — тепло улыбнулась Алисон страждущему священнику. — Средневековые булавочники и маляры ставили ее для увеселения, а не для воспроизведения.

Гленда ворвалась в комнату мистера Рильке в приступе лая. Повар-кондитер вернулся домой с занятий в «Золотом Западе» и готовил себе на полдник бисквит со взбитыми сливками. Его преданность миру десертов была абсолютной, и он редко готовил что-нибудь еще. И если он предпочитал меренги на завтрак и тартуффо[88] к чаю, кому еще до этого дело, кроме него?

— О чем поболтаем сегодня? — спросил мистер Рильке.

Гленда помчалась к двери и завыла. Она пристально смотрела на мистера Рильке и скребла дверь.

— Если хочешь писать, иди во двор, — сказал ей мистер Рильке.

Гленда ухватила его за брючину и потащила к двери. К этому моменту даже бисквит понимал, что пытается сказать Гленда, но мистер Рильке был одарен ненаблюдательностью самого высокого порядка.

— Ты хочешь бисквит?

Пока отчаявшийся щенок с лаем носился взад-вперед, мистер Рильке отломил ложечкой бисквит и положил на блюдце.

— Теперь решай, где будешь есть. Беспорядок мне не нужен, и не разбей, пожалуйста, блюдце.

Гленда понимала мистера Рильке намного лучше, чем он ее. Она ухватила зубами блюдце с бисквитом и направилась к двери.

— Нет-нет, не уноси. Будет беспорядок, и ты разобьешь блюдце.

Гленда с Сеймуром Рильке на буксире протрусила через заднюю дверь, через двор, по ступенькам в кухню Дэниела, вдоль коридора, мимо спальни к двери ванной. Там она аккуратно опустила блюдце на пол, не уронив ни единой крошки, и, жалобно поскуливая, заскреблась в дверь.

До Сеймура Рильке стало доходить, что в ванной, возможно, не все в порядке. Быть может, сказать что-нибудь через дверь? Он деликатно кашлянул.

— Кажется, на улице довольно солнечно, Дэниел, но это еще не значит, что к вечеру не будет дождя, а?

Тишина.

— Если я не возьму на работу плащ, то, вполне возможно, промокну. Как, по-вашему, Дэниел?

Опять тишина. Ничего не остается, как убраться отсюда и заняться на кухне полдником. Когда Гленда увидела, что мистер Рильке собирается уйти, она прыгнула и повисла на дверной ручке. Защелка поддалась, и дверь ванной широко распахнулась.

— Простите, Дэниел, это Гленда. Ваша собака. — Мистер Рильке потянулся к двери, чтобы закрыть ее, и перед его глазами мелькнула гигантская ванна. Закрыв дверь, он застыл в коридоре и задумался над тем, что только что увидел в ванне: ногу и трубку, которые неподвижно торчали из противоположных концов застывшего поля пены.

В замкнутом холостяцком мире повара-кондитера средних лет ничего подобного никогда не происходило. Не было прецедентов, с которыми можно было бы сравнить сцену в ванной и сказать: «Ах да! Это напоминает мне тот случай, когда…» Необходимо перепоручить эту задачу тем, кто лучше с нею справится. Дэниел О'Холиген умер в ванне, и, стоя теперь в одиночестве в коридоре, мистер Рильке понимал, что любой человек в известном ему мире лучше его справится со случившимся — полицейский, пожарник, бывший президент Рейган, архиепископ Кентерберийский, даже Либераче, будь он сейчас жив. Мертвый Либераче, с горечью подумал мистер Рильке, тоже бы сгодился. Может, позвонить в полицию? Однако звонок в полицию тоже никогда еще не был поводом для его раздумий, не говоря уже о действиях.