Безумен род людской - [81]

Он говорил неистово, сердито, и я понял, что он не врёт. Кто-то, явно граф Лечлейд, использовал стремление Джорджа Прайса разделаться с ересью в качестве инструмента для уничтожения нашей труппы. И как охотно он принялся за эту задачу! В его лихорадочном, одурманенном религией воображении открылась возможность разворошить гнездо папистов и одновременно с этим закрыть одно из ненавистных прибежищ беззакония, театр.

— Думаешь, лорд-камергер оградит тебя от папизма? — прогремел он. — От измены? От мятежа? От ереси?

Десна кровоточила. Я сглотнул кровь.

— А если ваш осведомитель солгал? — спросил я.

Прайс поднял руку, останавливая удар Рыбоеда.

— Если он солгал, я раскрою его обман. То есть, скорее ты.

— Я?

— Ты же вор. Разве не так?

— Ничего подобного, — возмутился я. — Я просто взял то, что принадлежало нам.

— Ты увиливаешь! — резко ответил Прайс. — Ты вор! Расскажите нам, мастер Уиллоби.

— Рассказать вам, сэр? — переспросил Саймон Уиллоби, метнув на меня испуганный взгляд.

— Мастер Шекспир вор?

— Да, сэр, — тихо подтвердил Уиллоби.

— Не бойтесь, мастер Уиллоби, — подбодрил его Прайс, — вы под моей защитой, вас больше никто не обидит. Расскажите нам, что знаете.

И Уиллоби начал рассказывать, как мы с ним отвели пьяного дворянина через Финсбери-филдс в таверну «Испанская дама» в Мургейте, забрали у него кошелёк и разделили деньги. Каждый выручил по восемь шиллингов, но Саймон Уиллоби утверждал, будто мы получили восемнадцать шиллингов на каждого, а выглядел он полным раскаяния, что участвовал в краже. Он хорошо играл роль.

— Я знал, что поступил неправильно, сэр, — сказал он Поросёнку Прайсу, — и меня замучила совесть.

— Ха, — усмехнулся я и получил удар.

— Продолжайте, — подбодрил Саймона Поросёнок Прайс.

— Я нарушил заповеди Божьи, сэр, и знаю, что отправлюсь в ад. Единственным священником, которого я знал, был сэр Годфри, поэтому я пошёл к нему, и он помолился со мной. Он сказал, что я должен искать Божье прощение, сэр. Так я и сделал.

Боже правый! Конечно, это была по большей части ложь, но основанная на капле правды и в исполнении хорошего актёра, а потому убедительная. Саймон Уиллоби продолжал говорить, что я пытался уговорить его на новую кражу, а завершил речь, бросив на меня злой взгляд здоровым глазом. 

— Он вор, сэр, вор!

— Как и вы, мастер Уиллоби! — твердо произнёс Поросёнок Прайс.

— Да, сэр, — уныло ответил Уиллоби, — я был вором, сэр.

— Но вы пришли к спасению, познав Господа нашего, Иисуса Христа?

— Пришёл, сэр.

— Тогда, как и у вора на Голгофе, ваши грехи прощены, и вы очистились от скверны.

Я бы рассмеялся, если бы мог вынести ещё один удар Рыбоеда. Прайс повернулся ко мне.

— Ты отрицаешь обвинения мастера Уиллоби?

— Конечно, отрицаю, — сказал я. — Он лжец, жалкий ссыкливый лгунишка.

— А ты вор, — сказал Прайс, — и теперь будешь использовать свои греховные навыки в моих интересах. Правда ли, — он глянул на Саймона Уиллоби, — что пьесы труппы спрятаны в доме лорда-камергера?

— Да, сэр.

— Тогда ты, — поросячья физиономия повернулась ко мне, — принесёшь нам греховные пьесы. Принесёшь римскую пьесу и экземпляр «Конференции» твоего брата.

Я совсем забыл про крамольную книгу, призывающую сделать католическую принцессу Испании следующей королевой Англии, одного обладания этой книгой было достаточно, чтобы засадить человека в кошмарную лондонскую тюрьму. Я посмотрел на Прайса.

— Вы же персиванты, — сказал я, — так почему бы вам самим не обыскать дом лорда-камергера?

Он поморщился, зная ответ так же хорошо, как и я: он не осмелится обыскивать собственность лорда Хансдона. Его милость был двоюродным братом, возможно, даже сводным братом королевы и слишком влиятельным человеком, чтобы Поросёнок Прайс мог атаковать в лоб, но труппа актёров для него — аппетитная добыча. Он проигнорировал мой вопрос.

— Принесёшь нам рукописи и книгу завтра.

— Завтра! — удивился я.

— Это будет просто. Ты знаешь, где спрятана пьеса?

— Он знает, мистер Прайс, — вставил Саймон Уиллоби.

— А если я откажусь? — спросил я.

— Не откажешься, — ответил Прайс, — потому что если вернёшься из дома лорда-камергера без нужных бумаг, тебя арестуют и обвинят в грабеже и разбойном нападении, будут судить и, уверяю, вынесут приговор. А приговором, — добавил он с наслаждением, — будет смерть через повешение.

Рыбоед ухмыльнулся и сдавленно захрипел, изображая висельника.

Джордж Прайс хмуро посмотрел на Рыбоеда, очевидно не впечатлившись его проделкой. 

— Вы с братом, — приказал он близнецам, — будете ждать в церкви Святого Бенета, куда мастер Шекспир принесёт вам бумаги. Завтра!

Последнее слово буквально обрушилось на меня.

— Что если я не смогу принести бумаги завтра? — спросил я. Я не волновался, просто пытался найти выход со сцены, который, похоже, отсутствовал.

— Завтра! — рявкнул Прайс.

— Завтра мы не репетируем, — солгал я.

— Возможно, это правда, сэр, — пробормотал Саймон Уиллоби.

— Тогда послезавтра, — сказал Прайс, — или через три дня. Но не дольше! Три дня! И если обманешь, тебя точно повесят. — Он отпрянул. — Принеси, что нужно, — приказал он Потному и посмотрел на Рыбоеда. — Оторви-ка у него левый рукав, — приказал он.