Безрогий носорог - [15]

Директор обежал глазами временную пристань. Катер белый и легкий покачивался по одну сторону мостков, паузок встал по другую сторону. Матросы толпились у ящика, поставленного на влажную гальку. Они покуривали и равнодушно прислушивались к спору.

Расслышав легкий смешок, директор обернулся к ним и резко крикнул:

— Кончайте погрузку, ребята!

Матросы перебросились какими-то фразами. Вероятно, они были смущены тем, что ими распоряжается посторонний человек. Но голос директора прозвучал так твердо, что ослушаться было нельзя: матросы подняли ящик и осторожно ступили на мостки.

— Пойдем, — сказал директор, обращаясь к лагерным сидельцам. Сергей Сергеич подхватил свой чемодан. Профессор не двинулся с места. Директор посмотрел на него с легким недоумением. Безобразные перепонки совершенно покрыли профессорские глаза.

Директор объявил, что он проводит экспедицию до пристани Клин. Немного помолчав, директор спросил профессора, где он выбирает место — на катере или в паузке?

— Молодой человек, — отчетливо сказал профессор. — я прошу вас оставить меня в покое!

Он поднял узкие плечи и зашагал к мосткам. Он разминулся с матросами, перешагнул через борт паузка и сел на ящик. Он стал ждать.

Глава пятая

И вот пришел час отплытия и катер вспенил мелкую волну. Река всплеснулась под днищем паузка. Берег, оранжевый от заката, поплыл навстречу путникам.

Профессор сидел на носу паузка, нахохлившись невеселой птицей. На маленькой палубе отчетливо вырисовывались фигуры директора и Нины. Они сидели у штурвальной рубки, свесив ноги за борт. По временам Нина поднимала руку, стараясь прихватить волосы, спутанные ветром. Профессор вспомнил строчку стихов, где он сравнивал эти волосы с медным знаменем.

Он не сердился на Нину. Он был встревожен. Он был встревожен, как человек, который не может припомнить, что же он такое потерял.

— Медное знамя, — бормотал он, — медное знамя…

Эта строчка возникла в то самое мгновение, когда он впервые увидел Нину. Тогда был сентябрь. Тогда все окна в аудитории были распахнуты и ветер вот так же ворошил волосы девушки, сидевшей на подоконнике. Казалось, это осень забрела в аудиторию, чтобы посидеть со студентами. В сознание профессора Нина вошла именно в этом образе осени. Он так и звал ее: — Девушка-осень.

Он отметил ее из ста двадцати юношей и девушек, наполняющих аудиторию шумом несдержанных шепотов и развязных движений. Он решил, что она на целую голову выше этого грубого плебейского скопища, которое, по его мнению, стремилось овладеть наукой из-за узко практических спекулятивных соображений.

Конечно, это было доверие, оказанное в кредит. Но она не пропустила ни одной его лекции и он окончательно укрепился в своем решении. Зимой, по окончании курса, он допустил ее в лабораторию.

С тех пор она прочно вошла в его жизнь. Она приходила в лабораторию, принося с собой острый запах мороза и яркое оживление молодости. Ее смех звучал, как удары льдинок.

Сбросив шубу, она сразу принималась за работу. Движения у нее были быстрые и точные. Белая спортивная шапочка, прикрывающая медные волосы, мелькала то в одном, то в другом углу. Склоняясь над тигельком, она озабоченно супила бровь и немного по-детски приоткрывала верхнюю губу.

В те дни, когда она не выходила на работу, лаборатория как-то сразу мрачнела. К счастью, это случалось не часто. Это случалось только в те дни, когда Нина бывала на других практикумах.

Главной своей работой она все же считала работу в лаборатории. Приверженность ее к минералогии была неподдельная. В этом отношении она настолько оправдывала надежды профессора, что он начал подумывать о ней, как о будущей своей преемнице. Сравнивая ее с Сергей Сергеи-чем, он находил, что она имеет на это гораздо больше прав, нежели Сергей Сергеич.

Сергея Сергеича он считал человеком узкой и односторонней направленности. В отличие от Сергея Сергеича, Нина стремилась к широкому охвату заданной темы. Она не ограничивалась установлением тех или иных фактов, она старалась распознать ту общую идею, которая за этими фактами скрывается.

По всем признакам, из нее должен был сложиться тот тип ученого, которому профессор Крот отдавал особенное предпочтение, тип ученого-мыслителя.

Все это профессор Крот считал делом окончательно решенным. Жизнь Нины и жизнь Сергея Сергеича теснейшим образом связывались с его жизнью.

Дав оскорбительный отпор директору зерносовхоза, он вошел в паузок с твердой уверенностью в том, что Нина и Сергей Сергеич последуют за ним.

Сергей Сергеич, действительно, вошел в паузок и Нина бросила свой саквояж рядом с чемоданом Сергея Сергеича. Она занесла уже ногу над бортом паузка, но директор подхватил ее под локоть и что-то бормотнул ей на ухо. Она кивнула головой и повернулась к катеру. Перешагнув через мостки, она вспрыгнула на крохотную палубу.

Теперь они сидят у штурвальной рубки, — директор и Нина, — их ноги почти касаются волны, и ветер путает им волосы. Профессор, конечно, не сердится на Нину, но ощущение неблагополучия не оставляет его с той самой минуты, когда Нина отвернулась от паузка.

Он сидит на своем ящике, — профессор Крот, — и бормочет что-то о медном знамени. Рядом с ним сидит Сергей Сергеич. Он равнодушно раскуривает трубку. Матрос в полосатой майке развалился на корме паузка. Он напевает вполголоса и по временам сплевывает за борт.