Безопасный для меня человек - [71]

– Я тебя не понимаю.

– Все ты понимаешь.

Пока я думал, она снова заговорила:

– Пока, Ральдо, – она замолчала на мгновенье. – Тебя ждет твой собственный путь.

Тогда я ей не поверил. Не поверил, что в Ачиди мы расстались навсегда и что больше никогда не встретимся. Пусть мы будем находиться в разных странах, но я в любой момент мог сесть на самолет и вернуться в Ирландию. Я взял свой рюкзак и пошел к залу вылета.

Приземлившись в Майорке, я снова позвонил Хамин, но ее телефон был выключен. Всю зиму, пока я был там. Но даже тогда мне казалось, что мы еще увидимся. Я думал, что раз знаю, куда она поступила, то могу просто приехать в Лафест и отыскать ее. Весной я вернулся в Бразилию. Я все еще был уверен, что могу съездить в Ирландию, стоит лишь выкроить время.

С тех прошло восемь лет, но я так ни разу и не побывал там. Не покидавшая меня даже на трапе самолета уверенность в том, что я в любой момент смогу вернуться, оказалась иллюзией. Шло время, Ирландия исчезла из моих приоритетов и выпала за пределы выбранной мной реальности. Ведь после возвращения моя жизнь приобрела новый темп и новый ритм. Я съехал от мамы, восстановился в университете, встретил ту, которая потом стала моей женой, погрузился в любовь и поиски работы.

Иногда, очень редко, в отеле, где я работаю, появляются корейцы. Большинство из них приезжает в командировки, поэтому одни останавливаются на два дня, а другие – на месяц. Иногда по телевизору показывают корейские сериалы, в которых я вижу тот большой город, где жила Хамин, вывески со светящимися, похожими на картинки буквами – как те, которые она писала в своей тетради, алкоголь в зеленых бутылках, людей, которые обходятся без стульев и ужинают на полу за низким столом. В такие минуты я понимаю, что теперь уже не сдерживаю своей грусти по Хамин.

Однажды во время переезда я нашел свой старый блокнот. В основном там были списки покупок, подсчеты расходов, расписание автобусов и прочие подобные заметки, но нашлась и длинная запись об одиночестве и скуке, одолевавших меня в те дни, когда я только приехал в Ачиди. «Не пытайся жить правильно, живи свободно» – слова сестренки Хамин, обведены в рамку, а рядом с ними рисунок Хамин в рабочей одежде. Она идет за лошадьми, которые несутся мимо холма. Я попытался вспомнить, когда нарисовал это, перевернул страницу и увидел буквы в непонятном порядке. Моя запись сонной болтовни Хамин.

Водя пальцами по буквам, я прочитал их вслух. Я остановился на какой-то фразе и удивился тому, что вид то хмуро, то с воодушевлением бормотавшей во сне Хамин до сих пор вызывал у меня улыбку. «Я пойму, если ты возненавидишь меня» – испуганное лицо Хамин, когда она стояла на трясущейся палубе. «Когда мне больно, я чувствую облегчение. Поэтому».

С расстояния в восемь лет я оглядываюсь на человека, который, обнимая подушку, скучал по Илейн. На того, кто совсем скоро отправится в Ирландию, будет застигнут врасплох извержением вулкана, из-за которого окажется в деревне под названием Ачиди, в конце концов покинет ее и вернется домой.

«Тебя ждет твой собственный путь».

Вот что сказала бы ему Хамин.

Послесловие автора

Семь рассказов в этой книге пропитаны временем моего детства. Работая над ними, я постоянно думала о юности души и тела – таких уязвимых для неосторожного обращения и небрежного использования. Теперь я в полной мере не помню всего того одиночества, той бесконечной грусти и отчужденности, которую испытывают дети, но все мы, взрослые, когда-то прошли через них.

Я тоже была таким ребенком. Одной из тех, кто, выровняв веревочки на мешке для сменки, должен был стоять во время утренней линейки на школьном дворе и смирно слушать речь завуча, даже если одноклассники друг за другом валились в обмороки от солнечного удара. Из тех, кому внушали: будь почтительной к родителям, будь преданной государству, храни невинность для мужа и отвечай старшим: «Так точно!»

В то время я желала лишь самостоятельных действий. Мне хотелось вырваться из этого ровного строя и убежать. Убежать подальше от выстроившихся в ряд мешков для обуви и от приказов отдать честь государственному флагу. Убежать от слов: «Эй, ты, номер 51, ну-ка смирно, руки назад, руки вперед, сесть, встать, шаг вперед! Маленькая хамка, у твоих родителей нет денег, потому вы и живете в таком районе, но ты все равно никем никогда не станешь!» – убежать далеко, как можно дальше. От незамолкавших ртов и рук, которые в любой момент были готовы дать подзатыльник. Я хотела действовать самостоятельно. Верила, что мои-то поступки уж точно не будут никому вредить. Я стремилась стать безопасным человеком, который не заставляет других страдать. Ведь я сама, на своем теле, познала, насколько разрушительна боль, которую причиняют люди.

Удалось ли мне?

Нет, таким человеком я не стала. Мне понадобилось время, чтобы принять эту правду. Я – человек, который живет, причиняя другим вред, – неважно, умышленно или нет. Я – та, кто ранит других. Та, чье равнодушие и жесткость порой пугают даже меня саму. «Это мои чувства, мое право», – я боялась, что, если буду писать с таким настроением, то принижу реально существующих людей и тем самым сделаю им больно. Я знала, что никакой текст, никакое искусство не может быть важнее человека, но все равно боялась, что моя глупость и недалекость навредит людям.