Безопасный для меня человек - [68]

5

Хамин жила в бетонной пристройке на заднем дворе площадки для верховой езды. Внутри маленького строения была спальня и ванная, а за дверью на просторном дворике стояли стул, стол и шезлонг. Мне нравилось сидеть в тени на заднем дворе. У Хамин был вайфай, поэтому я брал ее ноутбук, чтобы звонить по видеосвязи или отвечать на письма. Она в это время читала, делала записи в дневник или спала на шезлонге.

Обычно она спала на боку под пледом в красно-черную клетку и бормотала во сне. Я пытался записать на бумаге слова, которые она произносила. Мне не удавалось даже собрать их в предложения, но я все равно старался записать как можно больше. Когда она просыпалась, я показывал ей свои заметки. «Я снова разговаривала?» – спрашивала она и внимательно изучала листок.

Приходя к Хамин, я всегда заглядывал в конюшню и здоровался с лошадьми. Мы заходили, а лошади по очереди – каждая со своей внешностью и характером – делали шаг вперед и приветствовали нас. Когда я смотрел в их глаза, казалось, что передо мной были глаза человека, который жил долго-долго, двести лет. Лошади не знают того, что знают люди, но люди не знают того, что знают лошади. Я все часто задумывался: вдруг то недоступное нам знание, которым обладают лошади, на самом деле гораздо шире и глубже, чем то, что знаем мы.

Хамин говорила что-то похожее.

– В буддизме считается, что животные стремятся стать людьми через реинкарнацию. Что можно найти просветление только, став человеком. Но я сомневаюсь. Иногда мне кажется, что люди находятся в самом низу этой цепи.

Это случилось зимой, когда Хамин уволилась из больницы и отправилась в путешествие. Было очень холодно, лил дождь. Гуляя по улице, на входе в одно из туристических мест она заметила лошадь. Хамин смотрела на нее с противоположной стороны дороги. Как и у всех запряженных в повозку лошадей, на глазах у нее были шоры, а голова была опущена вниз. Лошадь была вынуждена мокнуть под дождем в такой холод и не могла ступить ни шагу. Хамин была не лошадью, а человеком, и ей можно было не стоять и не дрожать под дождем в тот холодный день. А лошадь с противоположной стороны дороги была не человеком, а лошадью, и даже в холодный день ей можно было стоять и дрожать под дождем. Эта мысль надолго засела внутри Хамин.

Эту историю она рассказала мне в день, когда владелица приняла решение закрыть конный клуб. Внезапной новость не стала – Ребекка часто говорила, что хочет уехать из Ачиди. Ей уже перевалило за шестьдесят, работать с лошадьми стало сложно, поэтому после долгих раздумий она решила продать землю и переехать в Дублин.

– Всех ребят распродадут, – с равнодушным видом сказала Хамин. – Это вообще нормально?

Она стала собирать со стола книги, фантики от конфет, скорлупу от фисташек, салфетки и листки с заметками.

– Почему все так запутанно?

Я стоял рядом и наблюдал за ней. Вспомнилось ее лицо, когда она сказала, что даже если поступит в магистратуру, хочет иногда приезжать к своим лошадям. Убирая в тот день двор, она выглядела более уставшей, чем когда-либо.

– Тебе нужно отдохнуть.

Я собрался с духом, чтобы это сказать, но она сделала вид, что не слышит. Я и сам прекрасно понимал – у нее нет времени отдыхать. Ее контракт заканчивался еще до Рождества, и, если она не поступит в магистратуру, ей придется уехать из Ирландии.

На следующей неделе в пятницу Хамин поехала в Лафест. Экзамен был в субботу утром, но она выехала раньше, потому что дорога от Ачиди до Лафеста на автобусе занимала четыре часа. Я дал ей пакет, в который положил круассан с малиной, молоко, яблоко, шоколадку и бутылку воды. С зеленым квадратным рюкзаком за плечами она села в автобус и весело посмотрела на меня.

По дороге домой я увидел, как у подножья холма шли друг за другом шесть лошадей с сидящими верхом людьми. Похоже, любимые Хамин Лентяй и Старик опять отбились от группы.

Я пожелал ей удачной сдачи, но Хамин не ответила на мое сообщение. Как только экзамен закончился, я стал ей звонить, но ее телефон был выключен. Она должна была вернуться вечером в субботу, но не вернулась. Я дозвонился до Ребекки, но она сказала, что Хамин с ней не связывалась. Когда рано утром она снова ответила, что Хамин еще не вернулась, я сел на автобус и поехал в Лафест.

Я прибыл туда в полдень. Я взял карту местности, вышел из терминала и только теперь осознал, какой это был большой город. На одном берегу реки располагалась старая его часть, с собором и площадью, а на другом берегу – новая, с ратушей. Поэтому шанс встреть Хамин, даже сидя на одном и том же месте, был слишком невелик. А если я начну бродить по городу, то вероятность упадет совсем. Телефон Хамин был по-прежнему выключен.

Перекусив гамбургером, я стоял недалеко от площади, когда послышалось чье-то пение под гитару. Я пошел на звуки музыки и вдруг понял, что отыскать Хамин не смогу. Я послушал уличных музыкантов, посмотрел собор, прогулялся по реке, побродил по переулкам, а вечером вернулся к терминалу. Кровоточивший большой палец, который был разодран сильнее остальных, я обмотал салфеткой. Я сел у окна, опустил сиденье и собрался поспать.