Безопасный для меня человек - [53]

Хеин подумала, что и жизнь похожа на странное колдовство. Что-то вдруг появляется вопреки всем ожиданиям, сопровождает тебя какое-то время, а потом вмиг исчезает – как вылетевший из пустого ящика белый голубь исчезает по мановению рук фокусника. В обычной магии фокусник возвращает пропавшего голубя, но магия жизни не удивляет такими чудесами. Магия жизни работает только в одном направлении. Она следует очевидному правилу: ничто превращается во что-то, а это что-то снова превращается в ничто и больше никогда уже не возвращается. Обрадоваться распустившемуся цветку или ахнуть, когда голубь сядет на плечо фокусника, можно, лишь зная это правило.

А вдруг ничего и не исчезало? Что, если на самом деле исчезновение – просто трюк? Что, если когда-нибудь, словно в шоу иллюзионистов, по одному лишь мановению руки все птицы, цветы и кролики, которые, казалось, исчезли навсегда, появятся снова? Что, если за сценой есть еще одна тайная сцена, на которой такая обратная магия возможна?

* * *

Когда в семнадцать лет Хеин вернулась со школьной экскурсии, мама, которая должна была быть на работе, ждала ее на диване в гостиной.

– Хеин, ты только не переживай.

Хеин стояла с рюкзаком на плечах и слушала маму.

– Произошел несчастный случай.

«В какой момент пришла печаль?» – спрашивает себя нынешняя Хеин. Когда она бросилась на пол и зарыдала, когда ее затошнило – в тот миг это ей двигало не горе. В те минуты рядом с ней была другая Хеин, которая стеклянным взглядом наблюдала за ее слезами. Хеин плакала навзрыд, но на самом деле в голове было пусто и оттого даже спокойно. «Нужно взять себя в руки. Нужно прийти в себя. Нужно перестать плакать». Хеин слушала маму и не могла поверить, что взрослые договорились не звонить ей и ничего не сообщать до окончания похорон.

– Мы решили, что так будет лучше.

Наверное, они думали, что Хеин будет легче, если они не дадут ей времени для грусти. Думали, что будет лучше просто тихо сообщить потом. Было бы замечательно, если бы чувствами можно было управлять так просто. Если бы их можно было затолкать назад, если бы они запирались, когда пытаешься их запереть, то людям было бы гораздо легче.

Телефон Чонхи был все время выключен. Текстовые сообщения оставались без ответа, как и голосовые. Хеин не сомневалась – рано или поздно Чонхи ответит или позвонит, но этого так и не случилось. А потом Чонхи сменила номер.

Спустя годы Хеин хотела рассказать ей: тогда ей было так больно не только из-за смерти дяди. «Мне было гораздо больнее от того, что я знала, как ты его любила, знала, насколько важен он был для тебя».

Чонхи ушла, не сказав на прощание ни слова. Этот простой факт Хеин восприняла как слишком сложное домашнее задание, решить которое ей оказалось не под силу. Чонхи занимала в ее сердце слишком много места, чтобы просто принять ее уход и смириться с ним.

Поступок Чонхи Хеин могла прочитать только так: «Наши с тобой отношения ничего не значили, смотри, как легко я смогла от них отказаться. И вовсе не дорога ты мне была на самом деле». Для той Хеин «понять и смириться» означало согласиться с этим.

Возможно, на самом деле, так долго отказываясь принимать случившееся, Хеин просто пыталась удержать важность проведенного с Чонхи времени. Только в ту зиму Хеин смогла разглядеть правду, которую не хотела замечать, хотя давно все понимала.

* * *

«С днем рожденья!»

Сообщение пришло в полночь, как только настало десятое февраля.

«Свяжись со мной, когда поймешь, что готова».

Хеин смотрела на экран. Радость, которую вызвало это простое сообщение, ее удивила, но отрицать ее она не могла.

Хеин долго сомневалась, но все же решила не отвечать.

Даже после того, как Хеин вернулась к родителям, Чонхи ни разу не забывала о дне ее рождения. Как только наступала полночь, на пейджер обязательно приходило сообщение, Хеин брала трубку и проверяла автоответчик. Чонхи весело болтала о том и сем и старалась рассмешить Хеин.

Первый мобильный телефон, который появился у нее, когда она перешла в старшие классы, тоже был подарком Чонхи. Чонхи велела не рассказывать о нем родителям, поэтому Хеин держала его в беззвучном режиме в рюкзаке, а перед сном прятала под подушку. Чонхи посылала ей и простые эсэмэски, вроде «Что делаешь?», и составленные из разных символов изображения: зайчика, арбуза, звездочек или песиков. Если Хеин не брала трубку, она оставляла ей голосовые сообщения и рассказывала какие-нибудь комичные истории, которые с ней приключились. Все это приносило в жизнь Хеин свет. Она часто думала, что именно от Чонхи узнала, как хрупко и опасно то счастье, которое может подарить один человек другому. И что не бывает счастья, которое можно было бы обрести так просто.

Спустя месяц после своего дня рождения Хеин смотрела по телевизору трансляцию объявления импичмента президенту.

От друзей, тоже ходивших на митинги, стали сыпаться сообщения с поздравлениями, и сразу вспомнилось, как субботними вечерами она шагала вместе с толпой, держась в ее хвосте. Когда на сцене далеко впереди пели артисты или кто-то выкрикивал лозунги, эти звуки доносились до ее ушей как эхо, на такт позже. Чонхи тоже держала в руках пластиковую свечу. «Она часто там бывала? Выходит, мы шли вместе, среди сотен тысяч людей. Приближались друг к другу и отдалялись», – стоило задуматься об этом, как заниматься делами становилось невозможно.