Безопасный для меня человек - [46]

Мичжу и Чинхи всегда собирались дома у Чуны. После уроков они спали у нее в комнате, а перед контрольными собирались, чтобы готовиться, но вместо этого болтали без умолку. Во время каникул они буквально жили у Чуны дома, помогали ее маме в мясном ресторане и там же ели. В ванной у Чуны рядом с ее зубной щеткой висели щетки Мичжу и Чинхи. В комнате Чуны вперемешку лежали их пижамы, учебники и тетради.

Чуна хотела поступить на факультет физики или математики.

– Когда решаю задачи, я как будто исчезаю. Как будто все посторонние мысли испаряются, и я куда-то погружаюсь что ли. Мне очень нравится.

Чуна хотела скорее закончить школу и поступить в университет. Она говорила, что мечтает вставать и ложиться тогда, когда захочет сама, носить то, что ей нравится, и жить свободно.

Мичжу и Чинхи выбрали гуманитарное направление и в следующем году снова попали в один класс, а Чуна пошла на естественные науки. В новом классе у нее появились новые подруги, и иногда она стала проводить время на переменах не с Мичжу и Чинхи, а с ними.

– Они или мы?

– Так они же просто подружки! – со смехом ответила Чуна на вопрос Мичжу.

– Тогда кто мы?

– Не знаю. Но вы не просто. Мы ведь не просто обычные друзья, – Чуна почему-то отвела взгляд.

– Чуна права, – добавила Чинхи. – Мы ведь видимся не потому, что нам просто нужны друзья. Мы ведь правда обожаем друг друга.

Чинхи стиснула Чуну в объятьях.

– Хорошо, что ты тоже так думаешь, – сказала Чуна.

– И я тоже, – тихо, чтобы они не слышали, произнесла Мичжу.

Они фотографировались под школьной вишней. Устраивали весенние прогулки и гуляли по району Мёндон на обратном пути. После промежуточных тестов ездили покупать джинсы и футболки на рынок Тондэмун и вместе валялись на школьной крыше. Завели совместный дневник и иногда даже успевали писать в него все трое в один день. По выходным отправлялись в торговый район, где ели удон, а если были деньги, играли в игровые автоматы или шли в караоке. И, нацепив на головы флуоресцентные желтые, красные, синие парики и хохоча друг над другом, обязательно фотографировались в модных в то время будках с моментальными фото. Даже вдоволь навеселившись, они не хотели расставаться и шли домой к Чуне, смотрели телевизор, ели то, что она приготовит, и вместе ложились спать.

Когда из троих в одном классе остались только они вдвоем, Мичжу смогла узнать Чинхи чуть лучше. Вопреки ее внешнему равнодушию, Чинхи была очень чуткой. Наверное, потому что чужие переживания она считала не менее важными, чем свои. Она не требовала осторожного отношения к собственным чувствам, а прятала их: «Если тебе комфортно, то неважно, что некомфортно мне». Мичжу помнит ее залитое краской лицо, ее закусанную губу, когда она слушала собеседника, даже если это было что-то совсем незначительное.

Когда Чинхи спала, положив голову на парту, когда она гуляла по школьному двору или пальцами крутила шариковую ручку, Мичжу думала, что знает ее. «Ты стараешься никому не сделать больно. Но это невозможно». Рядом с Чинхи в сердце Мичжу постепенно расцветало спокойствие. «Ты безопасный для меня человек».

То время было самым счастливым в жизни Мичжу. Ее счастье было возможно потому, что она ничего не знала о Чинхи. Она не догадывалась, как страдала Чинхи, и была счастлива настолько, насколько велико было ее заблуждение.

В семнадцатый день рождения Чинхи они втроем пообедали в Бургер Кинге и пошли к стадиону перед культурным центром. Усевшись на трибуне, Чуна и Мичжу спели Чинхи поздравительную песню. В тот день они на удивление много смеялись, болтали еще оживленнее, чем обычно, шумели громче, чем всегда, и никак не хотели расходиться. Тени становились длиннее, и, хоть на часах было всего шесть, все вокруг погрузилось в сумерки.

– Мне нужно вам кое-что рассказать, – произнесла Чинхи, глядя на стадион. – Я подумала и решила: что бы я ни сказала, вы меня поймете. Поэтому…

– Что? – Чуна перебила Чинхи. – Что, что? Быстрее выкладывай! – торопила она.

– Я думала, что никогда не смогу это сказать… Но все-таки решилась. Потому что не хочу вас обманывать.

В темноте ничего не было видно, но Мичжу подумала, что в тот момент щеки Чинхи покраснели. Казалось, Чинхи собирается сказать что-то особенное, и Мичжу всей душой желала, чтобы она этого не делала. После значительной паузы Чинхи произнесла:

– Мне нравятся девушки.

– В смысле? – переспросила Чуна.

– В общем, я лесбиянка.

– Чинхи, ты? – переспросила Чуна.

– Да.

– Буэ-э, – Чуна изобразила тошноту и засмеялась. – Хватит разыгрывать! Думаешь, я поверила? – снова засмеялась Чуна, но Чинхи молча покачала головой.

– Чуна, я не шучу. Я долго думала и решила сказать вам. Я – такая, – тихо произнесла она.

Я – такая… Чинхи держала руку на груди слева. Будто пыталась закрыть дыру и не дать чему-то выплеснуться наружу.

Глядя на нее, Мичжу потеряла дар речи: никто и никогда не объяснял ей, как вести себя в такой ситуации. Мичжу не знала, что ответить съежившейся Чинхи, все так же держащей ладонь на груди.

– Мичжу, скажи тоже что-нибудь. Хватит просто пялиться, что-нибудь скажи! – повернулась к ней Чуна.

– Я… Я…