Безопасный для меня человек - [22]

– Почему нельзя? – рыдала Чухи, но все равно послушно плелась за Юнхи.

– Тебе мама говорила подождать меня и поесть вместе? Говорила или нет? – единственное, что Юнхи смогла тогда сказать.

Она сама не понимала, почему так разозлилась на Чухи, почему внутри нее все кипело, и просто повторяла эти слова.

Они пришли в класс Юнхи и достали коробочки с обедом. Внутри были жареное кимчи, кусочки колбасы в кляре и огуречный салат.

– Я тоже хочу кимпап! – Поглядывая на Юнхи, Чухи тыкала вилкой кусок колбасы. – Все остальные едят рамён и кимпап! А некоторые вообще жареную курицу, – тихо проворчала она, уже не поднимая глаз на Юнхи.

– Тогда не ешь! Иди обратно к тем взрослым! Ешь их еду! – закричала Юнхи, вскочив со стула.

Только тогда перемазанная слезами и соплями Чухи приступила к еде. По пути домой после соревнований Юнхи не сказала сестре ни слова.

– Юнхи! Ну Юнхи! – Чухи плелась на шаг позади.

Перед сном, когда Юнхи лежала к ней спиной, Чухи сказала:

– Я поступила плохо.

Юнхи не ответила.

– Прости! Ты завтра со мной поиграешь, да? А? – просила Чухи.

Юнхи не отвечала. В такие моменты Чухи превращалась в обузу. Сестра ходила за ней хвостом и не отставала, даже когда Юнхи хотела играть со своими сверстницами или старшими девочками. Только бросая взгляд на прошлое, Юнхи понимала, что сестра была ее самой близкой подругой.

Цветная пружинка «андамания» спускалась вниз по лестнице ступенька за ступенькой. С помощью трубочки из «магического клея» выдувался шар. Из любимой дудочки брызгали слюни, а вырезанные из бумаги куколки надевали свои платья и отправлялись на балы. Забытая во рту перед сном жвачка обязательно оказывалась в волосах, и приходилось выстригать их клочками, а двойное эскимо за сто вон никогда не разламывалось поровну. Когда шел дождь, можно было ходить по лужам, а если выпадал снег – с восторженными криками бежать на улицу.

В каждый из этих моментов Чухи была рядом.

Юнхи подумала, что в детстве время имеет совсем другую плотность. Первые десять лет жизни отличаются от последующих десяти как существование в разных телах. Насколько бы мы ни были далеки друг от друга теперь, мы будем до конца дней связаны с теми, с кем жили, кого любили в те годы. Даже если наши жизни пошли совсем разными путями.

Сколько бы мы ни пели, ни катались на качелях, ни сочиняли истории, погрузившись в фантазии, ни ставили сценки, играя роль и сценариста, и режиссера, и актера, сколько бы раз ни бегали до самой далекой улицы, до которой нам разрешалось ходить, эти бесконечно скучные дни никак не кончались, но тот огромный, пустой, бестолковый период связал нас навсегда, просто потому, что мы провели его вместе.

Юнхи спокойно смотрела на Чухи.

– Давай спать. Пока я тут чепуху несла, уже перевалило за полночь.

Чухи принесла из спальни матрас, одеяло и подушку. Юнхи почистила зубы, умылась и легла на приготовленную Чухи постель. Матрас и одеяло были прохладными и мягкими. Подложив под голову низкую подушку, она смотрела, как Чухи моет посуду. Начиная со старшей школы Чухи стала буквально одержима уборкой и сортировкой вещей. Чухи, снующая туда-сюда по дому в резиновых перчатках, – такой она видела ее все последнее время, пока они жили вместе.

– Выключить свет?

– Погоди, – Юнхи достала из сумки маску для глаз и беруши. – У меня появилась привычка спать так.

Юнхи надела маску, вставила беруши и снова легла.

Юнхи и Чухи любили выходить на площадку перед возвращением мамы и играть там, пока она не вернется. Мама заходила на площадку, забирала сестер, и все вместе они шли за покупками или сразу домой. Ожидание сдавливало грудь тревожной радостью. Даже когда они вдвоем катались на качелях, лазали по веревочным лестницам и висели на турнике, их головы были повернуты в ту сторону, откуда должна была появиться мама. Если она задерживалась, они шли к телефонной будке и звонили в отель.

– Вы на площадке? Дома телефон не берете! Я приду к десяти. Погрейте суп, поешьте и ложитесь, не ждите!

Юнхи и Чухи никогда не слушались. Они ждали маму во дворе, сидя на корточках, а если она не приходила, выходили на дорогу. О чем они говорили по пути? Если мамы не было и тогда, они долго шагали по тротуару до остановки. Там они садились на пластиковую скамейку и ждали двадцать первый автобус. Интервалы у него были длинными, и приходилось долго ждать, чтобы проехал даже один. Маленькая Чухи приваливалась к руке Юнхи и засыпала, пуская слюни. От ее темечка пахло детским потом.

Так они ждали, пока мама наконец не приезжала.

– Я же велела ложиться спать! Вы почему на улице? Это же опасно! В следующий раз точно накажу!

Юнхи до боли отчетливо помнила, как мама отчитывала их, но все равно радостно прижималась лицом к их щекам, как она держала маму за руку, пока они возвращались домой, помнила то предвкушение, которое обязательно заканчивалось встречей. Ведь взрослая жизнь – это бесконечное ожидание чего-то, что никогда не случится. Когда то, что ты взволнованно ждешь, обязательно приходит, радостно тебя встречает и любит – это ведь совсем другое ожидание, да, Юнхи?

В темноте показалось лицо Чухи. На нем было то же отрешенное выражение, что и в детстве. Она лежала на боку прямо на полу рядом с сестрой.