Безопасный для меня человек - [15]

Между нашими с Хёчжин семьями ни разу не произошло ни одной ссоры из тех, что часто возникают между соседями. Родители приносили друг другу угощения, улыбались, встречаясь в коридоре, и всегда обменивались хотя бы парой фраз. На самом же деле в те времена так было принято, и они лишь следовали минимальным правилам соседского этикета, не испытывая друг к другу особенно теплых чувств. Эксцентричная тяга соседей к шумным семейным посиделкам вызывала у папы немое изумление, а мама поеживалась от невежественности соседки. Однако при всем этом мои родители высоко оценивали Кичжуна, мол, он и со взрослыми вежлив, и учится хорошо. Они были правы: Кичжун всегда приветствовал старших поклоном, вел себя бойко и всем угождал.

Когда мы с Хёчжин перешли в третий класс младшей школы, ее брат был уже во втором классе средней. О том периоде у меня сохранились более отчетливые воспоминания. Над столом, за которым всегда сидел Кичжун, висела газетная вырезка со статьей об ученике, получившем высший балл за выпускные экзамены, и атмосфера вокруг этого стола была гнетущей и напряженной. Кичжун обзывал сестру и при родителях, и в их отсутствие. Он ругал ее не за какие-то конкретные действия, а, скорее, просто по привычке – словно не мог себя сдерживать, как нельзя сдержать приступ боли или судорогу.

Как-то раз мы сидели за столом у них на кухне. Кичжун стукнул Хёчжин по голове.

– Дармоедка паршивая, – бросил он, проходя мимо нас к холодильнику. – Молоко мое ты выхлебала?

Он снова подошел к сестре и стал бить ее по голове. Хёчжин густо покраснела и опустила глаза, чтобы не встретиться со мной взглядом. Он отвешивал ей один подзатыльник за другим.

– Ну, я! Я выпила, и что? – закричала она, вскочив со стула.

Кичжун посмотрел на нее, потом перевел взгляд на меня и ухмыльнулся.

Их мать наконец отвлеклась от телевизора и зашла на кухню.

– То-то она разоралась! Ой, разоралась! Чего горло дерешь? – недовольно спросила она. – Нрав у тебя никудышный, разве ж кто к такой в женихи посватается?

С тех пор как Кичжун перешел в старшую школу, мать относилась к нему как к взрослому. Она не просто жаловала его, как равное себе существо, а прислуживала ему так, будто он превосходил ее по статусу. Кичжун отчитывал ее и кричал, будто считал своей подчиненной. Он выглядел точь-в-точь, как уменьшенная копия их отца – тот общался с ней точно так же. В такие моменты она оценивала настроение сына и кротко улыбалась. Лишь потом я стала понимать, что эта улыбка служила выражением ее полного и неприкрытого повиновения.

Время шло, и я все реже приходила к ним домой. Меня саму Кичжун ни разу не обижал, но, когда он травил Хёчжин или грубил своей матери, я чувствовала исходившую от него неприязнь и по отношению ко мне. В его агрессивном поведении было что-то безобразное.

В четвертом классе мы с Хёчжин впервые стали учиться вместе. Несмотря на то, что творилось у них дома, в школе она блистала все ярче и ярче. В классе она резко выделялась среди остальных учеников. Она прекрасно училась, была хороша в спорте, отлично рисовала, но самое главное – обладала неким врожденным обаянием, которое притягивало окружающих. Попав в один со мной класс, в стенах школы она стала общаться со мной так же, как и с остальными подружками. Ее взгляд, ее реакции на мои слова казались мне такими же чужими и холодными, как и ее безупречный сеульский диалект. Но как только заканчивались уроки, она звонила в нашу дверь и болтала со мной, как раньше.

На одном из уроков нам задали подготовить рассказ о наших семьях и семейных девизах. Под приклеенной на альбомный лист фотографией фломастером я написала текст про нашу семью, добавила наспех придуманный мамой семейный девиз, упаковала лист в пленку и принесла в школу. Помню, как неловко я себя чувствовала, рассказывая о том, что и папа, и мама работают, а братьев и сестер у меня нет. Листок с рассказом о моей семье поместили на доску в классном уголке.

Хёчжин сделала отличный доклад. Если я дрожащим голосом еле-еле выдавливала из себя слова, то в ее непринужденном рассказе было столько остроумия, что одноклассники от смеха лупили парты. Демонстрируя листок с текстом о семье, она докладывала:

– Мы приехали из Чхильгока, с провинции Кёнсан-пукто. Дома все говорят на кёнсанском диалекте, кроме меня одной, – рассказывала она с выраженным провинциальным акцентом.

Слушая ее выступление, одноклассники рыдали от смеха. По ее рассказу таким родным, как у нее, можно было лишь позавидовать: прямодушный и незаурядный отец, безоговорочно любящая ее мама, веселый брат, который относится к ней, как к подруге.

Ее невозмутимое выражение лица ясно говорило о том, что она сама верила в свой рассказ – по крайней мере в тот миг. Ни один нерв на ее лице не дрогнул, пока она врала, и за это я ее презирала, но ничего другого, кроме как понять ее, мне не оставалось, поэтому я просто сидела и смотрела на ее выступление. Хёчжин закончила доклад словами о том, что раньше она не понимала, как все это ценно – любовь и внимание родных действовали ей на нервы. Но впредь она будет хорошей дочерью и хорошей сестрой.