Безопасный для меня человек - [17]

– Это что еще такое? – Он поднял с пола детали игрушек и посмотрел на меня.

Я нарочно швырнула на пол последнего робота. Их мать уже была в комнате и в недоумении наблюдала за мной.

– Совсем чокнулась? – вместо Кичжуна разозлилась она.

Кичжун был в полной растерянности. Я развернулась и пошла домой. Оказавшись в своей комнате, я обмякла, ноги подкосились, хлынули слезы.

В комнату вошла мама, и я рассказала ей все от начала до конца: о том, как брат все это время избивал и обзывал Хёчжин и как спокойно наблюдали за всем этим их родители. Пока мама слушала меня, ее лицо даже не дрогнуло.

– Не вмешивайся в чужие дела.

– Мам!

– Что изменится от того, что ты вмешаешься?

– Но мам…

– Тебе сегодня еще повезло, – мама скривила губы. – Ты ведь девочка.

Бросив на меня хмурый взгляд, она вышла из комнаты. Мама обманула меня. Она ведь сама говорила, что друзьям нужно помогать. Говорила, что нужно совершать добрые поступки. Обида на мамино равнодушие заглушала даже мою печаль. Обида, припорошенная чувством одиночества. Позже я слышала, что мама заплатила за сломанных роботов. Маленькой мне та сумма показалась заоблачной, и я не могла не почувствовать себя виноватой.

Вскоре мама бросила работу, на которой трудилась много лет. Впоследствии из разговора родственников я узнала, что уволилась она из-за беременности. Всю свою жизнь мама выслушивала упреки в том, что, зарабатывая деньги, она не уделяет внимания дому и ребенку. Теперь же, после увольнения, она была вынуждена терпеть пересуды о том, что сидит дома, ничего не делает и живет в свое удовольствие – и все это лишь благодаря ее толковому мужу.

После того происшествия родители Хёчжин запретили ей ходить к нам в гости, и мы утешались короткими и неловкими встречами во дворе или на школьной площадке. А осенью Хёчжин уехала обратно в Чхильгок.

От мамы я узнала, что отец Хёчжин прилично заработал в Сеуле и теперь собирался открыть в Чхильгоке свою автозаправку. Я ждала, что Хёчжин сама расскажет мне об этом, но она вела себя так, будто ничего не происходило. И лишь за два дня до отчисления она позвонила в нашу дверь и позвала меня на улицу.

Мы пошли в прокат и вернули все прочитанные комиксы, забежали в наш любимый канцелярский магазин поразглядывать наборы для писем и разные безделушки. На обратной дороге мы зашли на площадку и катались там на карусели. Когда сидела я, раскручивала Хёчжин, а если садилась она, то раскручивала я. За все это время она не обмолвилась ни словом о переезде. Когда руки совсем пропахли железом и начало подташнивать, мы собрались по домам.

– Я приеду в гости на каникулах. Звонить не смогу, дорого.

– Тогда как мы будем?

– Я отправлю тебе письмо. Отправлю, как только приеду.

Я оттолкнула руку Хёчжин с оттопыренным в знак обещания мизинцем и в слезах пошла домой.

Мы обменивались письмами даже после того, как перешли в среднюю школу. Тогда я впервые начала писать. Я и раньше вела дневник для школы и записывала впечатления о прочитанных книгах, но осознала, что делала это принудительно, лишь начав сочинять письма для Хёчжин. На день рождения я отправила ей желейных червяков и кассету, на которую записала с радио свои любимые песни. Но наша дружба по переписке с самого начала была обречена на скорый конец. Каждый день мы становились другими. Прошел всего год, но за это время изменились и наши лица, и наши тела, мы стали выше, начали по-новому воспринимать мир, и события годовалой давности казались теперь совсем далекими. Наша переписка прервалась с окончанием первого класса средней школы.

Я всегда считала, что мы с Хёчжин совсем разные. Глядя на нее, я радовалась, что мне повезло родиться не в такой семье, как у нее, и брезгливо наблюдала за тем, как она силилась сохранить свою гордость. Так я могла убедить себя в том, что нахожусь в более выигрышной позиции, чем она.

«Мама родила сына. Теперь и у меня появился братик, – рассказывала я в своем последнем письме Хёчжин. – Теперь мы будем самыми счастливыми. Мы…»

Уходящая ночь

Оказалось, что квартира у Чухи довольно большая: гостиная, просторная спальня, а в старой ванной комнате нашлось место даже для настоящей ванны. Свет проникал плохо, поэтому и в такой ясный день было темно, как вечером. Юнхи поставила чемодан у стены и стала осматриваться.

Интерьер был настолько скромным, что дом выглядел почти пустым. Предметов декора не было совсем, а из крупной мебели – только платяной шкаф. В зале стояли трехэтажная книжная полка и прислоненный к стене складной обеденный столик из пластика. На кристально чистом окне без штор не было ни единого пятнышка. С лоджии выглядывали пылесос и мусорное ведро, а сбоку от них висела чистая, будто полотенце, половая тряпка.

В небольшой рисоварке грелся рис, в холодильнике стоял прозрачный бульон с ростками сои, маринованный перец, тушенная в соевом соусе говядина и жареная кимчи – все любимые блюда Юнхи. Она поставила стол в пустынном зале, положила в тарелку рис, закуски и не спеша приступила к еде. Точно. Чухи ведь очень вкусно готовит. Она и забыла, когда в последний раз ела стряпню сестры. Юнхи с аппетитом съела полтарелки добавки и улеглась на пол. Но сестра на это наверняка сказала бы: «После еды нужно мыть посуду, иначе в корову превратишься», – поэтому Юнхи встала и принялась убирать со стола.