Безмятежность - [34]

 - Вот и я говорю: где родился, там и пригодился, - развел руками Нил.

 Но это был не тот ответ, что ждали мальчики. На мгновение повисла тишина, но её прервала моя мама.

 - А вот и праздничный пирог, - объявила она, входя в гостиную. Мама провозилась на кухне у Найколайски всё утро и соорудила настоящий шедевр из бисквита, марципанов и взбитых сливок. На пироге горели свечи, ровно пятнадцать.

 - Загадай желание, Сэмми! – подбодрила мама, но Сэм не задумываясь ни на минуту, набрал полные легкие воздуха, задул все свечи и тут же выпалил:

 - Я загадал, чтобы мы с Софи всегда были вместе!

 Мои родители переглянулись, Фрол и Степан почему-то заржали, а я огорчилась.

 - Зачем ты сказал? Теперь не исполнится.

 Позже я вспомнила эту примету и не сбывшееся желание Сэма, когда «Ника» уходила из Датч-Харбора, а Сэм стоял на берегу и ветер, попутный для нас, трепал его светлые волосы.

 День рождения Сэма мы праздновали, когда склоны гор покрылись первой зеленью.

 А потом наступило лето.

 Летом в Уналашке действительно оказалось веселее: горы полостью окрасились в зеленый цвет, а море приобрело тот оттенок синего, который мне так нравился. Конечно, ему далеко было до лазурно-бирюзового цвета Полинезийских островов, но и этот насыщенный синий радовал глаз.

 Мы Джастином продолжали встречаться, но наши свидания устраивал неизменно Сэм. Мы с Джастином ходили вокруг елок и совершено не знали о чем говорить. Больше молчали, но молчание это было не таким, как с Сэмом. С Сэмом молчать было легко и приятно. И если это молчание нарушалось, то со стороны, наверное,  казалось, что мы продолжаем вести какой-то свой, только нам понятный диалог. На самом-то деле мы так легко понимали друг друга, что и половину слов можно было и не произносить. С Джастином было всё не так. Наши диалоги были скорее данью вежливости, чем настоящей заинтересованностью. Мне с ним становилось скучно. Тем не менее, мы продолжали встречаться, прогуливаться по холмам.

 На почтительном расстоянии, но обязательно в зоне видимости, нас неизменно сопровождал Сэм. 

  Мы как-то незаметно для самих себя стали встречаться втроём: Джастин, Сэм и я. Это было не так скучно. Сэм и Джастин воодушевленно обсуждали какие-то матчи, показывали друг другу упражнения на бицепс, и мне порой казалось, что я – лишняя в их веселой компании.

 Тогда я выбирала место и начинала рисовать. Это могли быть просто камни, или маленький, но отважный цветок, раздвигающий эти камни и заявляющий всему миру о своём праве на жизнь. Это могли быть горы, уходящие заснеженными вершинами в небо. Все их изгибы, повороты и отвесы я изучила с такой прилежностью, что могла бы закрыв глаза, нарисовать силуэт любой из них.

 Иногда я рисовала и мальчиков, но лишь несколькими штрихами – они редко бывали неподвижны.

 А мне хотелось рисовать ветер, и солнечный свет, и нежный запах чего-то цветущего, теплого, и движения волн, как они накатывают на берег и отступают и это заменяет время.

 Я хотела рисовать покой: он сквозил в каждом мамином движении и в каждой папиной улыбке.

 Я и не знала, что здесь, на Алеутских островах я буду так спокойна. Время проявляло себя только в мерном шуршании волн: одна… вторая… третья…

 Три волны назад гудел, выходя из порта траулер. А через тысячу пятьсот волн зайдет солнце, и мы пойдем домой.

 Теперь я стала называть домом не «Нику», а две комнатки в радиостанции мистера Твитча.

 Мы колесили на своих велосипедах везде, где только можно было проехать. Кроме Джастина, к нам присоединились ещё мальчишки, и мы катались большой ватагой. Почему-то девочек в нашем отряде не было. Да и меня столько раз принимали за мальчика, что я уже привыкла, и только снисходительно посмеивалась.

 За зиму я как-то стремительно удлинилась и теперь оказалась выше Сэма. Сэм болезненно переживал эту перемену. Он серьезно увлекся не только механикой, но и спортом, но почему-то не рос. Или это было незаметно.

 Постепенно, ещё с февраля, меня тоже увлекли занятия спортом. Сначала я бегала по утрам потому, что с Джастином. Как же он был хорош, когда, разрумяненный от бега, провожал меня до крыльца! Я ненавидела этот бег, особенно, когда шел дождь и хлесткие струи били по лицу. Или, когда ноги разъезжались на обледенелой дорожке.  Но недели через три я настолько привыкла к утренним пробежкам, что уже не представляла иного начала дня.

 - Вы сумасшедшие, - говорил Сэм.- Завтра штормовое предупреждение. Даже береговая охрана в море не сунется. Шквальный ветер. И снег.

 - Ну, мы же не по морю бегаем, - насмешливо парировал Джастин.

 - Так ты не пойдешь? – равнодушно спрашивала я.

 - Да ты что! Конечно, пойду!  - возмущался Сэм.  – Только давайте чуть пораньше, а то отец меня точно не пустит.

 Нил Найколайски настороженно воспринимал  занятия Сэма. Слишком свежи в его памяти были те случайности, которые происходили с Сэмом до встречи со мной. Нилу трудно было поверить в то, что несчастья покинули Сэма, он всё время ждал подвоха. А от спорта уж наверняка.

 Мои родители тоже относились к моим спортивным мероприятиям без энтузиазма. Им это казалось опасным: бегать по утрам в любую погоду и гонять на велосипедах по холмам..