Безмолвный фронт - [3]

В книге встретятся развилки дорог, у которых будут стоять былинные камни с традиционным уведомлением: куда ни пойдешь, потерь не избежать. Встретятся факты, взаимоисключающие и тем не менее вполне равноправные по тому уважению, которого заслуживает источник. Встретятся сомнения, которые не разрешатся в финале успокоительным аккордом.

Игра не кончена.

Каков будет баланс — выигрыш или проигрыш — пока неизвестно. Ущерб, нанесенный любому из этих двух партнеров — человеку и природе, — общий проигрыш. Такова глазная мысль книги.

…Иногда появляется потребность объяснить себе и тем, кого это может заинтересовать, с чего и почему ты взялся писать данную книгу. Ответом на этот вопрос и начнем наш рассказ.

…Троллейбус катится по Садовому кольцу, то пустея, то заполняясь до отказа. Сидишь у окна — и читай. Книга у меня толстая, в глянцевом супере. Профессор Турчин дал понять, что в нашу следующую встречу охотно выслушает мое мнение о ней. Что ж, непременно прочту.

Я не знал, что больше его не увижу.

Федор Васильевич умер в тот самый день, на который назначил мне прийти. Умер внезапно, не болев.

Работы его всецело занимали меня тогда. Это были многообещающие исследования, в которых виделся новый подход к решению острой мировой проблемы — проблемы пищевого белка. Это была многообещающая тема: масштабная и не тронутая широкой печатью.

…Я ехал в троллейбусе, листал книгу, а думал о том, что очерк движется плохо, что Федор Васильевич вечно в зарубежных командировках и толком с ним не поговоришь. Последний раз я поймал его на Ученом совете. Он только что сделал свое сообщение и еще возбужденный, продолжая следить за выступлениями, шепотом отвечал на мои вопросы. Вдруг, вне всякой связи, спросил:

— Не интересуют ли вас насекомые?

Интересуют ли они меня? Не знаю. Наверно, как и всех, не больше. Вот моего школьного товарища Игоря С. насекомые определенно интересовали. Он стал энтомологом.

Вспомнив о нем, я будто впервые оценил всю его необыкновенность. Он был голубоглаз и рассеян до такой крайней степени, что впадал в задумчивость при неожиданных и неподходящих обстоятельствах.

Увлечений у него было два: первое — насекомые, второе — военная история. Отец Игоря, кадровый офицер, носил три шпалы, но душа его лежала к рыбкам, птичкам, он тяготел к миру и тишине. По воскресеньям С-вы ходили на Кузнецкий мост в зоомагазин. Комната их на Чистых прудах тоже напоминала зоомагазин. В ней всегда было зелено, так как свет проходил через стоявший на окне огромный аквариум.

Оба они, задумчивые тихони, увлекались почему — то военной историей. В книжном шкафу рядом с Фабром и Бремом стояли «История русского оружия», многотомный Лависс и Рамбо и другие кладези военных знаний и сплетен.

Мы играли поочередно то «в Фабра», который представлялся нам детективом, выслеживающим подноготную жизнь могильщиков, наездников, богомолов, тарантулов, навозников и прочих малоприметных особ; то «в Наполеона», окруженного ворохом самодельных карт и полками преданных оловянных солдатиков.

…Позднее я познакомился и подружился с доктором биологических наук профессором Николаем Николаевичем Плавильщиковым, человеком энциклопедических знаний в области энтомологии и зоологии вообще, а также недюжинным литератором, автором ряда книг для детей и юношества, написанных непередаваемо хорошо. То ли в память о знакомствах, то ли еще почему, но впоследствии я не упускал из виду эту тематику — «от Халифмана до Реми Шовена».

Видимо, насекомые меня интересовали. Но на неожиданный и не к месту заданный вопрос: «А не интересуют ли вас насекомые?» — ответить с готовностью «да» мне показалось неловко. Подумает — угодливость. Да и вообще чего ради прерывать разговор? С таким трудом его застал наконец, и вот тебе…

— Я журналист, меня все интересует. — Кажется, это прозвучало угрюмо.

Федор Васильевич посмотрел на меня сбоку и некоторое время молчал, переключившись на докладчика.

— У меня есть книга, которую вам стоит прочесть. Будет время, подъезжайте. Ее передаст вам жена. Я на днях опять в командировку, — сказал он после паузы.

…Путь от дома Турчиных до моего долгий, половина Садового кольца. Когда подъезжали к Курскому вокзалу, в троллейбусе было полно. До меня доносилось кряхтенье, ворчня и вздохи. Кто — то методично гнусавил: «Ну и давка!»

От книги я уже оторваться не мог. А окружающее, этот набитый людьми троллейбус, кроме которого, казалось, вообще транспорта никакого и никогда не будет, этот монотонный рефрен «ну и давка» — все вместе создавало режиссерски оправданный звуковой ряд к страшноватому «Предисловию».

Книга рассказывала об острой, чреватой непредвиденными опасностями проблеме. Эти опасности таятся в распыливании и разбрызгивании по всему земному шару сотен тысяч тонн синтезированных ядов.

Как я теперь понимал, вопрос профессора Турчина, заставший меня врасплох, мог быть не случаен. Книга, привезенная им из Лондона за несколько дней до Ученого совета, его, биохимика, очень взволновала. И даже зная, что я готовлю очерк о его исследованиях, он тем не менее счел нужным подбросить мне «приманку». Причем не дожидаясь возвращения из очередной командировки.