Безмолвные воды - [15]

Она дважды сжала мою руку, и маленькая, почти незаметная улыбка появилась на ее губах.

– И, если ты хочешь, можем вместе послушать мою музыку. Знаю, я говорил, что никогда не позволю тебе этого, но хочу сказать, что ты можешь делать это, когда пожелаешь. Вчера вечером Джейми создал для меня новый плейлист на компьютере, и я перенес его в свой плеер. Не знаю, что он туда добавил, но мы можем послушать вместе.

Мэгги снова дважды сжала мою руку. Я дал ей один наушник, а сам взял второй. Мы легли на ее кровати, свесив ноги. Я нажал кнопку воспроизведения, и первая песня, которая начала играть, была «Молчи» группы Flo Rida с участием T-Pain. (Примеч.: саундтрек к фильму «Шаг вперед»).

Господи, Джейми. Не самая лучшая песня в данный момент. Я собрался пропустить ее, но Мэгги остановила меня, сжав мою руку один раз. Ее глаза были закрыты, а по щекам катились слезы, но я готов поклясться, что заметил это – крошечную улыбку. Она была такой неуловимой, что большинство людей приняли бы ее за выражение неодобрения, но я знал, что это не так.

В груди заныло при виде этой почти улыбки на ее губах. Я закрыл глаза, и по моим щекам скатилось несколько слезинок, пока мы слушали Flo Rida. Не знаю почему, но всякий раз, когда она плакала, я плакал тоже.

И в этот момент я понял, что она все время была права.

Права насчет меня, насчет себя, насчет нас.

Она была той единственной девочкой, которую я буду любить вечно.

Независимо от того, как жизнь будет пытаться изменить нас.

Глава 7

Мэгги

15 мая 2016 года

Восемнадцать лет

Мама и папа больше никогда не танцевали. Я заметила, что за последние десять лет между ними многое изменилось, но именно эта перемена была самой печальной. Они по-прежнему обнимали друг друга каждое утро, и папа каждый день, уходя в университет, целовал маму в лоб перед выходом. Открывая парадную дверь, он всегда говорил:

– Я люблю…

А мама заканчивала фразу:

– Тебя.

Они по-прежнему любили друг друга, но больше не танцевали.

Обычно вечерами мама была занята телефонными разговорами – рассказывала обо мне своим лучшим подружкам по колледжу и разным психотерапевтам – а еще читала статьи в интернете или оплачивала счета. Папа сидел в гостиной, проверял работы своих аспирантов или смотрел «Теорию большого взрыва».

Не так давно папа попытался включить их свадебную песню, но мама была слишком уставшей, чтобы стоять с ним в обнимку и раскачиваться.

– Потанцуешь со мной? – спросил он.

– Не сегодня, Эрик. У меня болит голова, – ответила она.

Мама не знала этого, но я видела, как папа нахмурился, когда она уходила.

– Я люблю, – сказал он, глядя ей вслед.

– Тебя, – будничным тоном пробормотала она.

Взглянув на лестницу, мама увидела меня и нахмурилась. Она всегда хмурилась при виде меня, словно я была трещиной на семейной фотографии.

– В кровать, Мэгги Мэй. Завтра рано вставать на учебу.

Иногда она стояла и смотрела на меня, ожидая ответа. А потом, не дождавшись, вздыхала и уходила, с еще более утомленным видом, чем за минуту до этого.

Страшно представить, как она намучилась со мной.

Страшно представить, как измучилась я сама.

– Ты в порядке, шалунья? – спросил папа, заглядывая в мою спальню.

Я улыбнулась.

– Чудесно-расчудесно, – он пригладил рукой теперь уже седую бороду. – Минутка юмора? – спросил он.

Мой отец был большой умница в прямом смысле этого слова. Он преподавал английский язык в Университете Харпер-Лейн и знал о литературе больше, чем любой другой. Но настоящий его талант заключался в том, что он коллекционировал самые ужасные шутки со всего мира. Каждый вечер он выдавал мне что-то новенькое из этого.

– Что бы вы могли найти на кухне Чарльза Диккенса? – он затопал ногами, имитируя барабанную дробь, и прокричал: – Самый лучший розмарин и самый худший тимьян!

Я закатила глаза, хотя это было самое забавное из всего, что мне доводилось слышать.

Папа подошел ко мне и поцеловал меня в лоб.

– Спокойной ночи, Мэгги. Биение твоего сердца заставляет планету вертеться.

***

Каждую ночь, лежа в постели, я слушала, как Келвин играет на гитаре в конце коридора. Он всегда поздно ложился – слушал музыку, пока делал уроки, или ворковал со своей девушкой Стейси. Я всегда могла точно определить, что она у него, по тому особому хихиканью, характерному для любой безумно влюбленной девушки. Они были вместе уже очень давно, поэтому обменялись помолвочными кольцами, которые означали, что они отныне и навсегда принадлежат друг другу.

Около одиннадцати вечера я проснулась, услышав, как Шерил на цыпочках выходит из дома на свидание со своим бойфрендом Джорданом. Джордан был классическим «плохим парнем» – о таких написано в куче книг – и Шерил без него было бы гораздо лучше, но я не могла ей этого сказать. А даже если бы и могла, она все равно не послушала бы.

За последние десять лет каждый из членов моей семьи нашел свой способ примириться со мной и моим молчанием.

Келвин стал одним из моих лучших друзей. Они с Бруксом проводили много времени со мной – мы играли в видеоигры, смотрели фильмы, которые нам не следовало смотреть, и открывали для себя лучшую мировую музыку.

Мама, можно сказать, отгородилась от меня, когда поняла, что я больше не буду говорить. Она ушла с работы, чтобы обучать меня на дому, но практически не разговаривала со мной на темы, не относящиеся к учебе. Справедливости ради скажу, что во всем случившемся со мной она винила себя. Казалось, ей было тяжело видеть меня изо дня в день, и поэтому она возвела между нами стену. Она не знала, о чем со мной говорить, поэтому через какое-то время даже просто смотреть на меня стало для нее невыносимо. Иногда, когда я входила в комнату, она старалась выйти. Хотя я не винила ее. Мое присутствие напоминало ей о том, что это она просмотрела тогда, что я сбежала из дома на встречу с Бруксом. Ей было больно меня видеть.