Безмолвие полной Луны - [13]

Мимо проехали две телеги с поющими цыганами.

— Стереосистема, — засмеялся Бегемот, покачав головой.

Оставив Ворона в раздумье, насчёт покупки матрёшки, товарищи прошли дальше, где располагался вернисаж. Здесь местные художники выставляли свои творения на продажу, а заодно на всеобщее обозрение. Как и в любом городе, в их рядах попадались мастера разного уровня, включая откровенных бездарей, возомнивших себя гениями. Шмель оценил полотна, висевшие на стене и равнодушно прокомментировал содержимое выставки:

— Детский лепет.

— А как быть с обнажённой фигурой? — с подвохом, спросил Чингачгук.

— С голой тёткой? — уточнил критик.

— Ну, да…

— Эх, Лейб! Как будто дети не выплёскивают на бумагу свои фантазии, — вздохнул Шмель.

— Точно — дом детского творчества, — подтвердил Кот, лениво усмехнувшись.

— Угу! — согласился Крот. — С сексуальным уклоном…

Барбариска нахмурилась и упрекнула спорщиков:

— У вас все мысли, только об этом…

Сталкерам надоел просмотр живописных полотен и они снова вспомнили, для чего выбрались в город, но, подвернувшаяся взгляду Шмеля картина, вдоволь его повеселила. Это был натюрморт. Простой — вобла с пивом. Вот только написан он был непросто. Сразу бросалось в глаза, что исполнял работу дилетант. Сушёная рыбина смотрела на зрителя иронично-проникновенным, живым взглядом, который проникал в самую душу, доставая до её сокровенных глубин. Чешуя воблы, подёрнутая солёной пеленой, резко контрастировала с глазом, не вписывающимся в общую картину мёртвого натюрморта…

Кружившаяся вокруг художников тётенька постоянно придиралась ко всяким мелочам: то ли пытаясь сбить цену, то ли ей решительно нечего было делать.

— Почему на вашей картине у русалки акулий хвост? — вопрошала тётя очередную жертву. — Причём — от «белой»…

— А вы в зеркало-то себя видели? — обозлился творческий работник.

— Вы имеете ввиду конкретно меня? — нахмурила брови назойливая покупательница.

— Да нет — женскую популяцию в целом…

Рядом крутились товарищи живописца, прислушиваясь к разговору и, согласно местной примете, загибая пальцы — кто во что горазд. Будет продажа у коллеги, будет простава. Выпивки, видимо, они желали больше собственной выгоды, поэтому один доморощенный художник чуть не вывихнул пальцы, которые сплелись в замысловатый клубок, издали напоминающий фигу. Рядом с ним топтался другой, старый и по всему видно — неформал. В солнечных очках отсутствовало одно из стёкол. Нашего героя это обстоятельство, по всей вероятности, не смущало: то ли по причине частичного ухода в астрал, то ли в связи с ухудшением зрения от старости, но — вид у него был умопомрачительный. Сказать прямо — живописный.

— Тебе бы к этому прикиду разноцветный «ирокез», — предложил тощий художник, с болезненным видом.

Он насмешливо всматривался в глупо улыбающуюся физиономию, усиленно соображая, что это за чудо-юда. Кто-то шепнул на ухо неформалу о его промашке. Старик снял очки и с удивлением поглядев на отсутствующее стекло, положил их в карман.

— Зря снял, — заметил тощий. — В очках ты выглядел умнее и, гораздо более, респектабельней.

— Правильно, — поддержал тощего толстый. — Они же солнцезащитные. Вот, только очко подвело.

— Нижнее?

— Стеклянное! Которое отсутствует.

— Пластмассовое, скорее всего, — лениво поправил толстого тощий.

Мимо прошёл мужик в солнцезащитных очках, с интересом рассматривая картины. Внимания художников он не привлёк, а толстый живописец сказал тощему:

— Оценивать работы через чёрную пластмассу! Нет, это не наш покупатель. Это такой же шарм, как если бы химзавод ввёл штатную должность дегустатора, на вкус определяющего качество денатурата.

— Закусывать только сыром, — подтвердил тощий. — Перед последующей дегустацией, тщательно прополоскать рот холодной водой.

— А чего это сегодня Кривой не пришёл? — опомнился толстый, недосчитавшись в стройных рядах потребительскую единицу.

— Сказал, что в завязке, а сегодня, в местном балагане-выставке, якобы, ожидается выпадение мощных вино-водочных осадков, после которых, охочие до халявы, уже сами выпадают в осадок.

В рядах художников образовалось некоторое замешательство: картину привередливой мадам не продали, денег не было, а гонец, посланный за горячительным, вернулся ни с чем. Как он сам сказал: «Денег не хватило!». Непризнанные гении начали скрести закрома, старательно выгребая всю, завалившуюся за подкладку, мелочь. Кооперация терпела крах, ибо, как гласит неписанный кодекс данного сообщества: «Не помажешь — не поедешь!» На эту тему не раз высказывался один из кооператоров, на данный момент выворачивающий пустые карманы: «Проклятье — так и спиться недолго!»

Тощий художник огляделся по сторонам и выдвинул предложение:

— Надо охаять чьи-нибудь картины — тогда обязательно купят.

— Специально — не получится, — возразил толстый. — Надо найти кого-то, кто искренне выразит своё возмущение.

— Вон идет Жорж, — показал тощий на приближающегося коллегу. — Он умеет наводить критику, до полного негодования критикуемого.

Не доходя до коллег, являющих собой полную противоположность друг другу, Жорж обратил внимание на свежие полотна, только что вынесенные на всеобщее обозрение. Имея вредный характер, он не заботился о продаже конкурента, а высказывал своё мнение исключительно из личных побуждений, связанных всё с той же вредностью и необузданным языком. Им Жорж молол, как помелом, не волнуясь за последствия. Подойдя ближе, он критически оглядел картины и начал издалека — с колера и его несоответствии с нарисованной действительностью. Постепенно критика переросла в ожесточённый спор, которым Жорж упивался, как вампир кровью. Доведя хозяина полотен до белого каления, он напоследок заявил: